Кто же такой Александр Алексеевич Ковальский, ученик академика Николая Николаевича Семенова, вложивший свой труд в развитие нашей страны в тридцатые-сороковые годы прошлого века, участник работ по созданию топлива для знаменитых "Катюш" в годы Великой Отечественной войны, активный участник "Атомного проекта", организатор и первый директор Института химической кинетики и горения СО АН СССР в Новосибирском Академгородке, за что получил высшую награду СССР - орден Ленина, замечательный семьянин - мой отец.
Жизнь его проходила в годы роста и возмужания нашей страны, в годы, когда было много ярких событий, достижений и побед. И каждый период его жизни - это не только наблюдение этих ярких событий, но и непосредственное продуктивное участие в них.
В своих воспоминаниях о моем отце Владимир Егорович Зарко, его коллега по ИХКГ РАН, в том числе написал: «Пожалуй, единственный не выполненный им долг перед современниками - рассказать о своей жизни, богатой событиями и встречами с выдающимися людьми двадцатого века».
Моего отца уже давно нет в живых. Время идет. Нет в живых и его соратников. Из большой и очень дружной семьи я осталась последней. И теперь уже я обязана рассказать об отце, чтобы память о замечательном человеке не была окончательно потеряна. Постараюсь за него отдать этот долг. Я расскажу о том, свидетелем чего я была, о чем рассказывали мои отец и мама, о чем рассказывали коллеги отца и друзья, приходя к нам домой, хотя многое осталось за рамками этих воспоминаний. Подробные сведения о жизни и научной деятельности моего отца взяты мной из личных воспоминаний, воспоминаний моей мамы Зинаиды Дмитриевны Ковальской, рассказов отца (когда об этом уже стало можно говорить), рассказов и воспоминаний его друзей и коллег, а также из литературы: сборников воспоминаний «История атомного проекта» (РНЦ «Курчатовский институт», 1997, вып. 11), статей в журналах, архивных данных и т.д.
Кроме того, с 1954 по 1958 год я – студентка-дипломница МИФИ - работала в специальном секторе Института химической физики в отделе Г.Л. Шнирмана (лаборатория А.И. Соколика), там, где создавалась вся измерительная аппаратура для ядерных испытаний. И поэтому не понаслышке знаю об исследованиях, о которых пойдет речь.
Итак, начинаю свой рассказ.
Александр Алексеевич Ковальский родился 28 августа (10 сентября по новому стилю) 1906 года в городе Оренбурге. Дед его - поляк, участник польского национально-освободительного восстания 1863-1864 гг., сосланный на Урал по решению комиссии «для водворения на казенных землях за бытность в боях с оружием». Основная часть польских пленных состояла из шляхтичей и разночинцев (учителя, врачи, музыканты). Польские ссыльные оказали заметное влияние на развитие культуры в крае. Они служили учителями, врачами, активно занимались культурно-просветительской деятельностью, создавали краеведческие музеи, открывали библиотеки, изучали природу края. Также они внесли свою лепту в организацию домашних музыкальных ансамблей, оркестров, традиций семейного музицирования. В Оренбурге с их помощью был устроен зоологический музей и частное заведение для обучения бедных девочек шитью и рукоделию. Открыто училище земледелия и лесоводства. По переписи населения 1897 года в Оренбургской губернии проживало 1696 поляков.
Дед умер. Его сын Алексей со своей многочисленной семьей в 1912 году перебрался в Казахстан в город Верный (впоследствии Алма-Ата). Поселился на окраине и устроился на работу мастером на завод фруктовых вод. Город Верный, основанный русскими войсками как пограничный военный поселок для защиты от кочевников, пользовался большой популярностью у русских переселенцев. Место благодатное, прекрасный климат, две горных реки, красивые горы Заилийского Алатау. Летом 1857 года известный путешественник Семенов-Тян-Шанский писал: «Ныне Верный бесспорно лучший и самый цветущий русский город Средней Азии, имеет 17 тысяч жителей, много хороших и каменных двухэтажных домов, прекрасный, просторный каменный гостиный двор, две церкви красивой архитектуры. Но лучшим украшением Верного служат прекрасные сады, разведенные вокруг города русскими переселенцами в местности, где прежде не было никакой древесной растительности. Жители города занимаются земледелием, садоводством, ремеслами и торговлей».
В этом небольшом провинциальном, но очень уютном и спокойном городе прошли детство и юность будущего ученого Шуры Ковальского, как его звали родные и друзья. В возрасте семи лет он потерял отца. И семья, 6 человек, стала жить на заработок старшей сестры Анны — учительницы начальных классов: Шура - самый младший, мама, две его сестры и два брата. Жили на окраине. Как и у всех жителей Верного, у них был сад и огород. Каждый член семьи имел свои, соответствующие возрасту, обязанности.
В средней школе Шура учился в одном классе с Зиной Каменицкой, дочерью врача, которая впоследствии стала женой и самым близким другом Ковальского на всю жизнь. Учился он всегда блестяще, явно тяготел к точным наукам. Очень много читал. Любимым писателем того времени у него был Генрик Сенкевич – автор многочисленных исторических романов. Первая его повесть "Напрасно" ("Na marne", 1872) рассказывала о неудавшемся польском восстании 1863 года, в котором участвовал дед Шуры. А любимой книгой Шуры стала эпопея "Камо грядеши". Очень любил и русскую классику. С 1924 года, когда он окончил 9 классов, среднее образование стало десятилетним. Семья уже не могла обеспечивать его дальнейшее образование, и тогда летом 1924 года Шура на отлично сдает экзамены за десятый класс экстерном. Мечтал о высшем образовании. В Верном, в 1921 г. переименованном в Алма-Ата, учиться дальше было негде, и он уехал в Самарканд на строительство оросительного канала. Взяли его на работу старшим рабочим. И тут у Шуры впервые проявились организационные способности. Его обязанностью было снимать рельеф местности, как это обычно и делается на всех стройках. Он занимался съемкой. А расставляли рейки несколько пожилых рабочих. Шура заменил этих рабочих на 15-16-летних мальчишек, которые переставляли рейки очень быстро - бегом. Такая высокая производительность, конечно, была непривычной для таджиков-строителей. Строительство посетил Михаил Иванович Калинин, ему рассказали о работе этой бригады и Калинин посоветовал Шуре учиться дальше и именно в Ленинграде.
Весной 1925 года, полный надежд, Александр Ковальский приехал в Ленинград.
Каково же было его разочарование, когда ему отказали не только в приеме, но даже не согласились посмотреть документы об окончании средней школы. Причина: принимали в вузы только после рабфаков, т.е. рабочих или крестьян. А у Шуры была запись в паспорте – «из мещан». Его отец, давно умерший, работал мастером в цехе на заводе фруктовых вод.
Первая попытка поступить в вуз в Ленинграде не удалась. Но Шура не собирался сдаваться. Деньги, заработанные на стройке, "почему-то раз - и кончились". Постоянную работу найти было трудно. Числился безработным. Приходилось пробавляться случайными заработками. Он снял маленькую комнатку у старушки, которая пожалела молодого человека. Он ей иногда оплачивал жилье, но чаще оплата состояла из работы по дому – колка дров, мытье полов и т.д. Жил впроголодь. И все это время упорно продолжал учиться по учебникам.
В 1926 г. по инициативе «отца советских физиков» академика А.Ф. Иоффе, в Ленинградском политехническом институте был объявлен свободный прием в одну группу на физико-механический факультет, который был создан еще в 1919 г. Цель его создания - подготовка специалистов, способных к исследовательской работе, связанной с внедрением последних достижений науки в производство.
Именно в эту группу, выдержав конкурс в 30 человек на место, и удалось поступить Александру Алексеевичу Ковальскому.
В первый Президиум факультета вошли академики А.Ф. Иоффе (декан) и А.Н. Крылов (член президиума), профессор В.М. Кирпичев (секретарь факультета) и представитель от студентов П.Л. Капица. Факультет был тесно связан с Государственным физико-техническим институтом при ВСНХ, в котором значительная часть студентов старших курсов под руководством физиков института участвовала в научно-исследовательских работах.
Ниже приведены выдержки из проспекта физико-механического факультета 1925 года, составленного комиссией в составе профессоров и преподавателей: М.В. Кирпичева, Я.И. Френкеля, Л.Г. Лойцанского, Н.Н. Семенова и утвержденного Президиумом физико-механического факультета (Ленинградский Гублит. 1925 год, 90 стр.). Вот некоторые из них: "...быстрый подъем промышленности в СССР в 20-х годах выдвинул вопрос о необходимости серьезной постановки лабораторий и исследовательской работы в производстве. В ближайшие годы дальнейшее развитие производительных сил страны и задачи социалистического строительства потребуют использования в технике последних достижений науки и разработки их конкретного применения… Издание настоящей записки преследует целью, во-первых, познакомить нашу промышленность с задачами и целями, которые ставит перед собой наш еще молодой, народившийся в революционное время, факультет. Во-вторых, мы хотим информировать поступающую в ВУЗы молодежь, главным образом ее пролетарскую часть - рабфаковцев, о том, что представляет собой наш факультет… Вместе с тем мы надеемся, что товарищам со склонностями к исследовательской, а также и к теоретической работе как инженерного, так и научного характера, это описание поможет выбрать себе дорогу при поступлении в ВУЗ… Было признано правильным решением создание факультета, выпускающего инженеров-физиков при высшей школе политехнического типа…"
Счастливым обстоятельством для Ковальского стала встреча с Н.Н. Семеновым, который на втором курсе вел лабораторные занятия по оптике и пригласил способного второкурсника в свою лабораторию. Таким образом, будучи еще студентом второго курса А. Ковальский был принят на работу в лабораторию химической физики, которой руководил академик Н.Н. Семенов в Ленинградском физико-техническом институте (директор - академик А.Ф. Иоффе). Первым опытом привлечения студентов младших курсов к научной работе стал опыт Семенова еще в 1921 году при создании его лаборатории электронных явлений. Первыми сотрудниками этой лаборатории оказались студенты второго курса В.Н. Кондратьев и Ю.Б. Харитон. Как видно из дальнейшего, опыт блестяще удался.
У Семенова в лаборатории молодые сотрудники были равноправными членами коллектива, ответственными за общее дело. Они сразу чувствовали отсутствие мелочной опеки, с самого первого дня имели самостоятельную работу с правом на собственную идею и свою методику эксперимента. О своем подходе к организации исследований Семенов так писал в 1940 г.: "Надо вооружиться терпением и одно за другим научно разбирать те основные простейшие явления, из которых складываются более сложные…". Этому он и учил своих сотрудников.
Вообще же интуиция на талантливых людей у Семенова была удивительная. В 1931 г. в лаборатории появился мальчик Яша Зельдович, которого после окончания средней школы привела его мама. Немного поговорив с ним, Семенов, не задумываясь, принял его в свой коллектив, разгадав в тихом худеньком мальчике будущего талантливого физика.
Академик Н.Н. Семенов так писал о принципах руководства научной молодежью: "Подбирай по возможности только способных, талантливых учеников, притом таких, в которых видно стремление к научному исследованию. В общении с учениками будь прост, демократичен и принципиален. Радуйся и поддерживай их, если они правы, сумей убедить их, если они не правы, научными аргументами. Никогда не приписывай своей фамилии к статьям учеников, если не принимал как ученый прямого участия в работе. Не увлекайся чрезмерным руководством учениками, давай им возможность максимально проявлять свою инициативу, самим справляться с трудностями".
Правда, один раз интуиция его подвела. Как следует из рассказа самого Семенова, однажды к нему пришел молодой человек с предложением проделать эксперимент, в результате которого из распространенных и дешевых материалов он брался организовать реакцию получения керосина. Идея подкреплялась солидными теоретическими выкладками.
Семенов, человек увлекающийся, согласился на создание экспериментальной установки для демонстрации результативности идеи. Что и было проделано. Керосин был получен. Тогда автору для создания большей установки были выданы деньги, с которыми он и исчез. А когда разобрали установку, то обнаружили хитро спрятанный сосуд с керосином, откуда он и капал. Я была свидетелем, как Семенов, рассказывая об этом случае, смеялся и говорил, что для организации такого обмана нужно быть по-настоящему талантливым человеком.
Учеба на физико-механическом факультете и начало научной деятельности в лаборатории Н.Н. Семенова предопределили становление А.А. Ковальского как ученого и привели к быстрому научному росту. Уже в 1929 году, будучи студентом третьего курса, он опубликовал работу о воспламенении паров фосфора в кислороде (Zeitschriftfur Physikalische Chemie. Abt. B – 1929. V. 4, H. 4, P. 288-298.). Ковальскому удалось точно измерить положение нижнего предела воспламенения для реакций окисления водорода и окиси углерода (в соавторстве с Семеновым и Загулиным, Zeitschriftfur Physikalische Chemie. Abt. B, 1929. V. 6, H. 4, P. 307-329,). Он впервые изучил кинетику быстрых самоускоряющихся процессов в ходе периода индукции (Zeitschriftfur Physikalische Chemie. Abt. B, 1930. V. 11, H. 1, P. 56-58), и разработал оригинальные методы регистрации быстро протекающих процессов. Оттиски этих первых статей у нас в семье бережно хранятся.
При окончании ЛПИ в 1930 году Ковальский выпущен с характеристикой, подписанной А.Ф.Иоффе: "А.А. Ковальский является очень способным и работоспособным молодым ученым. За 2 года работы он проделал 4 крупных исследования и начал пятое. Во всех работах А.А. Ковальский проявил исключительное экспериментальное чутье, соединенное с серьезной теоретической проработкой вопроса. Он имеет все данные превратиться в крупного ученого по вопросам газовых реакций и взрывов".
Сохранилась фотография лаборатории Семенова в 1932 году. Немногочисленная лаборатория, но большинство фамилий хорошо известно и сейчас.
На успехах учеников Семенова сказалось, конечно, и то, что дружный и работоспособный коллектив созидал в практически новой науке – химической кинетике.
Еще в начале XX века Н.Н. Семенов, ученик и соратник академика А.Ф. Иоффе, пришел к выводу об огромной роли физики в развитии химии будущего. Его собственные научные открытия и весь ход развития науки XX века подтвердили это предвидение. В основе химических процессов лежат физические законы, управляющие образованием и разрывом связей, и для дальнейшего развития химии необходимо понять эти законы. Появилась новая наука - химическая физика, одним из основателей которой стал Н.Н. Семенов.
О физических эффектах в химии тогда было мало известно. Каждый новый эксперимент становился открытием. Обстановка в лаборатории, как отражение обстановки в Институте химической физики, всегда была дружеская, увлеченная. Это был талантливый коллектив друзей-единомышленников. Такое единение становится возможным только при наличии объединяющей задачи – общего большого дела. У Семенова таким делом стала химическая кинетика во всех ее проявлениях, основы которой закладывались в те годы. Коллектив ученых, казалось бы, не связанных друг с другом, с разных сторон изучал одну большую научную проблему.
Навыки и стиль такой работы позволили впоследствии ИХФ вытянуть невероятно трудную задачу – проведение полевых испытаний ядерного оружия.
В конце 1931 года из Алма-Ата приехала Зина Каменицкая. Так началась наша дружная семья. Мама не имела химического образования и поступила на работу в ИХФ лаборантом. Рассказывали, что она сразу вошла в коллектив, подружилась со всеми благодаря своей общительности и доброжелательности. Поселились мои родители у той же хозяйки, где жил отец во время учебы. В 1933 г. родилась я - первая дочь, и хотя отец ждал сына Петю, по рассказам мамы, был очень доволен. Начались конфликты с хозяйкой. Она стремилась меня окрестить в церкви. А отец был категорически против. Хозяйка даже пыталась потихоньку утащить меня в церковь, но бдительный отец пресек все ее попытки. Мама в душе была не против крещения, но во всем поддерживала отца.
Зина Каменицкая – коренной житель Алма-Ата. Отец мамы был из большой семьи священнослужителей, глава семьи - какой-то большой церковный чин. Шесть его сыновей пошли по церковной линии. Седьмой же, Дмитрий, уехал в Казань и стал врачом, за что и был проклят отцом в церкви. В конце 19-го века после окончания медицинского факультета Казанского университета приехал в г. Верный. Долгое время был единственным врачом в городе. Благодаря своему таланту врача завоевал абсолютное доверие пациентов, которое не уменьшилось и после появления в городе других врачей. Верили ему абсолютно. Когда мы в войну были в эвакуации, я сама наблюдала, как мама делала порошки с мелом, поскольку лекарств никаких не было. А дедушка давал это «лекарство» больным малярией. И они выздоравливали. Такое было доверие к доктору.
В апреле 1931 года появился приказ академика А.Ф. Иоффе о структуре Государственного физико-технического института. За химико-физический Сектор отвечал академик Н.Н. Семенов, в Секторе был Отдел кинетики газовых реакций, также руководимый Семеновым, а за лабораторию кинетики горения в этом Отделе отвечал А.А. Ковальский.
15 октября 1931 г. вышло Постановление Высшего Совета народного хозяйства СССР, предписывающее организовать на базе физико-химического сектора Ленинградского физико-технического института Институт химической физики во главе с Н.Н. Семеновым, тогда членом-корреспондентом Академии Наук СССР, а позже академиком и лауреатом Нобелевской премии.
Через некоторое время на Приютской улице недалеко от парка, где располагался Политехнический институт, было выстроено двухэтажное здание Института химической физики. По инициативе академика Семенова рядом со зданием появился двухэтажный деревянный дом – барак. Там и поселили молодых сотрудников института, которые не имели жилья в Ленинграде. Жила там наша семья, семьи Чиркова, Налбандяна, Садовникова и др. Была даже семья Эльтентона - англичанина, находящегося в длительной командировке. Это, пожалуй, и положило начало созданию очень крепкого коллектива в ИХФ. Люди были связаны не только работой, но, практически, и совместной жизнью. Дети сотрудников были примерно одного возраста и не менее дружные, чем их родители. Печное отопление в доме заставило взрослых выстроить во дворе небольшие сараи для дров, которые, с точки зрения детей, были очень удобны для разнообразных игр. Барак был построен из досок, между которыми в качестве утеплителя использовались опилки, и это оказалось идеальным местом для клопов. Поэтому каждое лето весь дом выбирался на несколько дней во двор, а в доме травили этих гнусных насекомых.
Николай Николаевич Семенов чрезвычайно бережно относился к своим сотрудникам. Всегда знал об условиях жизни каждой семьи, их проблемы в разных жизненных ситуациях, много сил тратил на организацию нормальных жилищных условий. Я, как и все другие дети сотрудников, всегда звала его дядей Колей.
В 1931-1933 годах Александр Ковальский занимался кинетикой окисления углеводородов, кинетикой горения водорода и т.д. Он работал в тесном взаимодействии с Н. Чирковым и П. Садовниковым, пожалуй, самыми молодыми сотрудниками лаборатории Н.Н. Семенова. Они изучали реакцию окисления этана при высоких температурах. Опыты хорошо воспроизводились (Physikalische Zeitschrift der Sowjetunion. – 1932. Bd. 1, № 4. P. 451-470.) К сожалению, талантливый физик П. Садовников погиб в первые месяцы Великой отечественной войны, единственная потеря лаборатории Семенова.
В 1958 году академик Н.Н. Семенов в своей характеристике деятельности А.А.Ковальского написал: "Фундаментальные исследования А.А.Ковальского по изучению нижнего и верхнего предела воспламенения и кинетики быстрых реакций окисления послужили экспериментальной основой для создания теории разветвленных цепных реакций".
В 1934 году вышло первое издание книги Н.Н. Семенова «Цепные реакции».На экземпляре, подаренном Ковальскому, написано "Дорогому моему Александру Алексеевичу, соратнику на бранном поле цепных реакций".
В этой книге он ссылался на шесть работ моего отца.
В этом же году практически весь коллектив ИХФ получил сильное отравление ртутью. По рассказам очевидцев, никаких мер предосторожности не принималось. Помещение было настолько заражено металлической ртутью, что если из оштукатуренной стены вытаскивали гвоздь, то из дырки появлялась капелька ртути. Все сотрудники прошли лечение в НИИ гигиены и профзаболеваний. Но результаты отравления остались у них на всю жизнь. Кроме меня, в нашей семье это сказалось на всех. Отец год сидел на бессолевой диете из-за пострадавших почек. Однако еще серьезнее последствия этого происшествия дали о себе знать позднее, когда он получил приличные дозы облучения. У мамы родилась моя сестренка, которая до 3 лет практически не ходила. И даже очень крепкое здоровье мамы пошатнулось.
29 декабря 1934 года своим протоколом № 45/111 ВАК утвердил Александра Алексеевича Ковальского в ученой степени кандидата химических наук без публичной защиты диссертации.
В 1935 году у него, совместно с Я.Б. Зельдовичем и Н.Н. Семеновым, начались работы, посвященные новому способу получения азотной кислоты. Эти работы не публиковались, поскольку имели гриф “для служебного пользования”. Впоследствии Н.Н. Семенов написал: "На основе работ А.А. Ковальского с сотрудниками по исследованию высокотемпературного окисления азота был вскрыт механизм этого процесса, осуществляющегося при участии свободных атомов азота и кислорода". Работы стали основой созданной в ИХФ АН СССР радикальной теории этого явления.
В эти же годы Ковальский занимался изучением механизма ряда гетерогенных каталитических реакций. Им разработан метод раздельного калориметрирования, с помощью которого было доказано, что некоторые гетерогенные реакции инициируются поверхностью. А главная часть процесса протекает в газовой фазе по радикальному механизму. Им были окончательно подтверждены положения теории гетерогенно–гомогенного катализа. В.В. Воеводский, читая лекции студентам, называл его методом Ковальского.
Многие работы Ковальского имели практическую реализацию. В стране не хватало серы, ее приходилось закупать за рубежом. Перед Ковальским Семенов поставил задачу - найти дешевый способ получения серы. И через год, в 1939 году, предложенный способ получения серы при восстановлении сернистого газа окисью углерода, разработанный совместно с Н.М. Чирковым, был внедрен на Горловском металлургическом заводе. Шутили, что стало не хватать железнодорожных вагонов для погрузки серы… Одновременно были разработаны теоретические основы промышленного метода получения серы из сернистого газа (совместно с Александрой Евгеньевной Бирон, Николаем Михайловичем Чирковым и Виктором Петровичем Шантаровичем).
Эти работы также имели гриф "для служебного пользования". И с этого времени в течение 17 лет, вплоть до 1956 года, практически все, что было сделано А.А. Ковальским, имело гриф секретности. Самый продуктивный возраст ученого с 32 до 50 лет оказался посвящен работам, связанным с оборонной тематикой.
Логика развития теории цепных реакций естественно привела к пониманию механизма цепных реакций при делении атомных ядер. Именно в ИХФ под руководством академика Н.Н. Семенова состоялось открытие цепных реакций в химии и их математическое описание. Это привело к пониманию механизма цепных реакций деления атомных ядер, в которых нейтроны играют ту же роль, что и активные промежуточные продукты в цепных химических превращениях. Как-то на одном из юбилейных собраний ИХФ выступал Н.Н. Семенов. Он сказал: "В ИХФ была развита теория цепных реакций при моем посильном участии". Зал долго аплодировал.
В 1939-1940 годах в ИХФ Я.Б. Зельдовичем и Ю.Б. Харитоном были выполнены классические работы по кинетике цепного распада урана. В конце 1940 года Н.Н. Семенов обратился с письмом в Научно-техническое управление Наркомнефтепрома СССР (которому подчинялся тогда ИХФ), в котором обращал внимание на реальность создания атомной бомбы и необходимость активизации работ в этом направлении. Письмо было оставлено без ответа. (Воспоминания В.И. Гольданского в книге "История атомного проекта". РНЦ “Курчатовский институт”, 1997, Вып. 11).
Перейти к оглавлению
4. Война, эвакуация в Казань, работа по военной тематике, 1941-1944 гг.
Незадолго до войны началось строительство жилого каменного дома около рабочего корпуса института. Семенов всегда старался селить сотрудников поближе к месту работы. Но помешала этому война.
21 июня 1941 года весь коллектив Института химической физики праздновал получение Н.Н. Семеновым Сталинской премии первой степени. Праздновали в Доме ученых, который располагался в парке Политехнического института через дорогу от ИХФ. Немногочисленный коллектив института жил очень дружно. Все дружили семьями и общие события отмечали весело. В 4 часа утра вышли из здания ДУ. Удивились большому количеству самолетов, летящих в сторону границы. Но о войне узнали только в 11 утра. Подвал под зданием ИХФ переоборудовали под бомбоубежище. Сюда с каждым днем приходилось забираться все чаще и чаще. Бомбежки становились все сильнее. Но пока было неизвестно, какое будущее ждет ИХФ и вообще академические учреждения.
Наконец, в июле организовали эшелон для членов семей ИХФ и других учреждений АН СССР, который должен был вывезти людей до города Рыбинска. Было получено сопроводительное письмо, подписанное А.А. Ждановым, к властям с просьбой о помощи эвакуированным семьям. Хранителем письма назначили мою маму. Письмо сыграло свою положительную роль в нескольких случаях.
Моя мама отправлялась в Алма-Ата с двумя детьми (я и моя сестренка, восьми и шести лет).
На поезде доехали до Рыбинска. По пути неоднократно бомбили. Один из вагонов был разбомблен. Говорили, что все погибли. В Рыбинске, после долгих просьб и размахивания письмом Жданова выдали на каждого эвакуированного по половине буханки хлеба и помогли с билетами на дальнейший путь. Многие, и мы в том числе, на пароходе добрались до г. Горького. И тут застряли. Нам надо было добраться до Куйбышева, через который шли поезда в Среднюю Азию. А с Куйбышевым г. Горький тогда был связан только водным сообщением. Добирались мы туда почти полтора месяца. Эта поездка запомнилась навсегда, несмотря на малый возраст.
Как впоследствии рассказывала мама, обращения в кассу ни к чему не приводили. Мама заболела, у нее поднялась высокая температура. Добралась до врача, ей выдали направление и отправили в другой корпус. Она пошла, но догнавшая ее медсестра объяснила, что у мамы рожистое воспаление и ее запрут в инфекционном бараке. "- А что будет с Вашими детьми?" И мама сделала то, что, пожалуй, только с такой температурой и можно сделать. Она влезла в окно в кабинет к начальнику порта (на первом этаже), дождалась его прихода, положила на стол деньги и сказала: «Мне нужна каюта». Мама рассказывала, что не заметила, куда исчезли деньги, но ей была выдана записка в кассу. По этой записке она получила билет на ближайший пароход.
Нам досталась каюта где-то внизу. Одноместная. Было нас пятеро: мама с двумя детьми и знакомая по Ленинграду с сынишкой. Легли спать. Кто где поместился. А ночью нас мама разбудила и быстро вывела на палубу. Было
очень красиво. Масса огней, водяные фонтаны. Немцы бомбили Волгу. Мама решила, что если разбомбят пароход, то находясь на палубе все-таки шанс выжить чуть больше, чем в трюме. Но обошлось. Мы прибыли в Куйбышев.
Затем были почти 3 недели жизни на вокзальной площади в Куйбышеве, с надеждой попасть на поезд. Поезда ходили, но без расписания. Объявляли
поезд, народ бежал на посадку. Поезд наполнялся и уходил. Оставшиеся ждали следующего. Мама изучила все подходы к перрону. И как-то утром взяла чемодан и проводила меня в какой-то подземный переход. И велено было сидеть там, ничего не бояться и ждать ее с Мариной.
Было полутемно и прохладно. Я сидела на чемодане и ждала. Раздался шум. Открылись какие-то ворота и появились бегущие люди. Мама без вещей была в первых рядах…Подхватила чемодан, крикнула мне «беги быстро»! В результате удалось попасть на поезд. Маме посчастливилось занять боковую полку для нас троих. Люди же, в основном, ехали сидя, а многие и стоя.
Правда, по дороге наш вагон сломался. Всех высадили, но мама все-таки влезла в другой вагон. Она ехала стоя, а нас уложила на круглую не топившуюся печку в тамбуре и периодически засовывала на нее наши ноги, чтобы их не прищемило дверью. Так мы добрались до тихого, мирного Ташкента.
Остановились у знакомых мамы. Решили немного отдохнуть, а потом спокойно ехать в Алма-Ата. Но на следующий день мама пошла на вокзал, узнать о расписании поездов. Искала кассу. Все тихо, мирно. Походила вокруг вокзала. Подошли вооруженные солдаты и маму арестовали. Признали ее шпионкой. Единственно, что помогло – это письмо за подписью Жданова. Но было предписание - в течение 24 часов покинуть Ташкент.
Дальше была жизнь в Алма-Ата, мирная, но впроголодь, и с бесконечным беспокойством о муже, только в конце ноября 1941 года мама узнала, что ИХФ благополучно эвакуирован в Казань.
В Алма-Ата я окончила первый класс. Школа была переполненная, поскольку большинство школ отдали под госпитали. Учились в третью смену. Класс - только наполовину русский. Остальные казахи. Многие плохо говорили по-русски. А я в Ленинграде уже читала Жюль-Верна. Разрешить не ходить мне в школу учительница не имела права. Она лишь позволяла мне, когда все остальные учили буквы, сидеть на задней парте и читать какую-нибудь книгу.
Эта часть воспоминаний не совсем по теме. Но мне хотелось показать, как стремительно изменилась жизнь всей огромной страны. Причем наша семья на фоне многих других оказалась еще вполне благополучной.
А что же происходило с Институтом химической физики и его сотрудниками?
С первых дней войны Н.Н. Семенов решительно перестроил тематику ИХФ, направив ее на решение задач, важных для обороны. Все работы проводились согласно требованиям военного времени. Это взрывчатые вещества, топливо для реактивного оружия (известные всем Катюши) и т.д.
В июле 1941г. было принято решение об эвакуации учреждений АН СССР из Москвы и Ленинграда в Казань. Руководство эвакуацией возложили на вице-президента АН СССР Отто Юльевича Шмидта.
Почему именно в Казань? Дело в том, что уже к началу ХХ века город приумножил и закрепил свою известность как один из крупных учебных, научных и культурных центров Российской империи. Казанский университет с его талантливыми учеными, прославившими науку открытиями в различных сферах человеческих знаний, ветеринарный и учительский институты, высшие женские курсы, несколько гимназий, ряд научных обществ - все это заметно выделяло Казань среди многих других городов страны. В советское время Казань продолжала развиваться в этом же направлении.
С 23 июля 1941 г. в Казань начали прибывать эшелоны с людьми и оборудованием. Центром академической жизни стал Казанский университет. В порядке эвакуации в город прибыло 33 научных учреждения, в том числе 15 московских и ленинградских НИИ. В годы войны в Казани работала треть всех научных институтов и научных сил Академии наук СССР, ее Президиум во главе с вице-президентами О.Ю. Шмидтом и Е.А. Чудаковым. Вместе с членами семей Казань приняла 5 тысяч сотрудников АН СССР, среди них 39 академиков и 44 члена-корреспондента Академии наук СССР ". (Война в Казани. Хроника.history-kazan.ru).
Кроме академических институтов в Казань также эвакуировали несколько высокотехнологичных заводов.
Так, 22 августа 1941 года в Казань стало прибывать оборудование авиационного завода из Ленинграда. Уже через несколько недель завод начал выпускать ночные бомбардировщики У–2 конструкции Н. Поликарпова, названные после его смерти в 1944 г., ПО–2. Немцы обещали тому, кто собьет этот самолет, «железный крест» и 5 тысяч марок. (Война в Казани. Хроника.history-kazan.ru).
8 октября Государственный комитет обороны (ГКО) принял решение об эвакуации в Казань Московского авиационного завода им. С. Горбунова. Оборудование начало прибывать в город 22 октября. А через месяц завод начал выпускать знаменитые пикирующие бомбардировщики ПЕ-2 конструкции В. Петлякова. Это грозная машина, на которой был установлен мотор В. Климова, производимый в Казани на моторостроительном заводе. В дальнейшем, в Казань были эвакуированы и другие промышленные предприятия с запада. (Война в Казани. Хроника.history-kazan.ru).
Таким образом, не только наука, но и промышленность Казани вложили свой весьма заметный вклад в победу в этой страшной войне.
В январе 1943 года моего отца отправили в командировку в Президиум АН СССР, который располагался в это время в г. Фрунзе. Ему выдали разрешение на переезд семьи из Алма-Ата в Казань. В годы войны без такого разрешения (пропуска) переезжать по территории СССР не разрешалось.
Ехали, конечно, поездом, очень долго. Самолеты в то время были только военные. Для того, чтобы попасть в Казань, приходилось делать пересадку на станции Рузаевка. Сейчас это крупный железнодорожный узел. А тогда - небольшой вокзал. На этой станции был строгий порядок: для продолжения поездки необходимо было иметь справку о санобработке. В основном это относилось к борьбе с вшивостью. На станции была баня на 3-х человек. Запускали по очереди - по три человека. Пока те мылись, их одежду прожаривали. Нам это удовольствие предстояло дней через 5, такая большая была очередь. Мама стала уговаривать отца пойти к начальнику и попробовать ему заплатить за справку. Это она вспомнила свои подвиги в Горьком. Уговаривать его пришлось долго. Но папа пошел к начальнику вокзала. Пришел довольно быстро, был весьма смущен. Рассказал, как было дело. Что он зашел в кабинет, обрисовал ситуацию. И положил на стол деньги. Начальник вокзала посмотрел на отца и сказал: "Я вижу, что Вы и, конечно, Ваша семья чистые". И, написав справку о санитарной обработке, протянул ее отцу. А в это время кто-то еще вошел в кабинет. Отец, который никогда и ни кому не давал взяток, испугался, взял справку одной рукой, а деньги, которые так и лежали на столе, другой. И ушел. Этот случай долго у нас в семье был семейным анекдотом.
Итак, в феврале 1943 года наша семья в полном составе перебралась в Казань.
Город был переполнен эвакуированными. Тогда не употребляли название беженцы. Первые три месяца жили в каморке площадью 4 квадратных метра. Половину комнаты занимал хозяйский сундук, где и обживались мы с сестренкой. В школу я не ходила - не было подходящей обуви. Все-таки климат в Казани очень уж отличался от благодатного климата Алма-Ата. К сожалению, у нас, привыкших в Ленинграде много читать, практически не было книг. Их было всего две: Ж.А. Рони "Борьба за огонь" и "Поваренная книга" дореволюционного издания со старой орфографией и советами типа "Если к Вам пришли гости и Вам нечем их угостить, то возьмите холодную телятину, оставшуюся от обеда, и полсотни яиц…" и т. д.
Затем переехали в небольшую комнату в бывшем студенческом общежитии на окраине Казани на Клыковке, где жила значительная часть сотрудников Академии наук. Это было высокое здание на возвышенности на пустыре. В комнатах – печки-буржуйки с трубой, выходящей в окно. И постоянный ветер. У каждого ученого сложилась собственная теория, как направить трубы и какие добавить в них колена для того, чтобы дым не задувало в комнату. Поэтому снаружи здание выглядело забавно из-за разнообразия расположения труб. Кроме того, одолевали крысы и блохи. В здании жили также в большом количестве безобидные в отличие от блох сверчки. Ну и, конечно, постоянное чувство голода. Летом 43-го года биологи опубликовали статью в газете о том, в какой траве больше белков и как ее использовать в пищу. Такой травой оказалась лебеда. Многих она просто спасла. Лебеду собирали, где только можно. Единственное место, где ее никто не трогал – это кладбище. Из реки Казанки вылавливали какие-то ракушки. Но и они тоже быстро кончились.
Н.Н. Семенов и тут оказался на высоте. Он договорился с каким-то совхозом. И иногда посылал несколько сотрудников якобы в помощь совхозу, где практически не было мужчин. А на самом деле, как он говорил, подкормиться. В тех случаях, когда видел, что у человека силы на исходе. Так, например, он очень помог семье Чиркова, отправив его ненадолго в совхоз, в семье которого в октябре 1941 года родился малыш. Сам Чирков и его старший сын все, что можно отдавали матери, вернее ребенку. Отвлекать сотрудников от работы надолго Семенов не мог. Все работали на износ, понимая, что и от них зависит результат на фронте. Так что такие поездки случались довольно редко, но именно тогда, когда для какого-нибудь ученого другого выхода уже не было.
Кроме того, в качестве платы за помощь совхоз иногда присылал в институт мешок какой-нибудь крупы. Ее делили между всеми. Ответственным за дележку выбрали моего отца, который имел репутацию абсолютно честного человека. И он единолично справлялся с этой обязанностью.
Николай Николаевич Семенов всегда главным считал благополучие своих сотрудников. Как только прорвали блокаду Ленинграда, он отправил людей в Ленинград, чтобы разыскать и вывезти оттуда оставшихся по какой-либо причине своих сотрудников. Оттуда привезли библиотекарей, семью Садовникова (его жену и двух детей), Ф.А. Лаврова, который остался в Ленинграде из-за своей больной матери, и других.
Моя предусмотрительная мама, уезжая из Алма-Ата, взяла справку в школе, что 2 класса школы я окончила. Меня приняли в третий класс. Со школами в Казани, как и везде, было плохо. Школьные здания в основном переоборудовались в госпитали. Мы учились в какой-то пристройке к церкви. Класс переполнен. Сидели по три-четыре человека за партой. Школа женская, как и по всей стране. Раз в месяц появлялись трое - четверо чьих-либо мам, которые мазали у всех подряд головы какой-то мазью. Боролись с вшивостью. Зараженность была всеобщая.
Моя мама - убежденный оптимист, старалась нас с сестрой чем-нибудь порадовать. Так, под Новый 1944 год она организовала для нас елку. Это был где-то спиленный большой куст, а на каждой ветке – елочные игрушки, сделанные из разобранного конденсатора (из блестящей фольги и бумажной прокладки). Радость была огромная для нас и всех соседских ребятишек.
Нужно сказать, что только незадолго до войны правительство СССР официально разрешило наряжать елки при праздновании Нового года. Они были запрещены, так как считались культовым предметом язычников.
Я ничего не пишу об отце. Мы практически его не видели. Иногда он куда-то уезжал. Как-то даже в военной форме. Но в семье чувствовалось его постоянное присутствие. Слова мамы "папа сказал" имели на нас абсолютное влияние. Он никогда не давил на нас своим авторитетом. Но то, что он говорил или о чем-то нас просил, всегда воспринималось, как единственно правильное решение. Никогда не было тона приказа, он никогда не ленился объяснять мотивы своего решения. И во взрослом нашем состоянии было то же самое.
За годы войны Казань показала, что вполне заслуженно она считается крупным промышленным, научным и культурным центром. Вклад в науку был не только от эвакуированных научных учреждений, но продолжала развиваться и собственная наука. Так, в 1944 г. на физическом факультете Казанского университета профессор Е.К. Завойский открыл явление парамагнитного резонанса, что впоследствии получило мировое признание и стало одним из важнейших событий в физике ХХ столетия.
Первое публичное выступление Евгения Константиновича, посвященное электронному парамагнитному резонансу, состоялось в январе 1945 г. на защите его докторской диссертации в Москве, в Физическом институте им. П.Н. Лебедева. Он всегда подчеркивал, что парамагнитный резонанс есть не просто новое явление, но прежде всего новый метод научного исследования. В этом направлении в 1955 году и начались работы в ИХФ в лаборатории В.В. Воеводского, куда вошла и работа по конструированию специальных спектрометров ЭПР.
Работы эти продолжились и в Новосибирске в ИХКиГ СО АН СССР, после переезда туда В.В. Воеводского с сотрудниками своей лаборатории.
На тематику ИХКиГ определяющее влияние оказали, во-первых, открытие Е.К. Завойским явления ЭПР и последующие работы В.В. Воеводского и его команды в этом направлении, во-вторых, участие А.А. Ковальского в работах по САП – советскому атомному проекту.
Интересна судьба Е.К. Завойского. После защиты диссертации его пригласили на работу в ЛИПАН – Лабораторию измерительных приборов Академии Наук, в будущем «Курчатовский институт», где он и проработал более 20 лет. С 1947 по 1951 год он участвовал в создании советской атомной бомбы в Арзамасе-16. В 1951–1971 гг. - он сотрудник Института атомной энергии им. И.В. Курчатова. Центральное место в научной работе Е.К. Завойского в ИАЭ заняли проблемы термоядерного синтеза и, связанные с ним, проблемы физики плазмы. Он блестяще решил задачу разработки метода регистрации чрезвычайно коротких и крайне слабых световых сигналов, создал каскадный электронно-оптический преобразователь, нашедший применение не только в исследованиях плазмы, но и в ядерной физике, лазерной технике, астрономии и биологии.
В начале 1960-х гг. для решения чрезвычайно важной задачи – создания новых эффективных методов нагрева плазмы – Е.К. Завойский с сотрудниками разработал оригинальный метод турбулентного нагрева плазмы, сыгравший исключительную роль в развитии теории и экспериментальных исследованиях в области физики плазмы.
В 1968 году Е.К. Завойский первым указал на возможность осуществления термоядерного синтеза при помощи пучка релятивистских электронов. Осуществление этой идеи стало одним из краеугольных камней термоядерной программы исследований в нашей стране и за рубежом.
Научные заслуги Евгения Константиновича были по достоинству оценены: в 1953 году он избирается в члены-корреспонденты АН СССР, а в 1964 году – в академики. В 1969 году его удостоили звания Героя Социалистического Труда, затем наградили тремя орденами Ленина, орденом Трудового Красного Знамени. Ему присуждаются Государственная и Ленинская премии. Е.К. Завойский – единственный из сотрудников Института атомной энергии, чьи работы выдвигались на соискание Нобелевской премии.
Перейти к оглавлению
5. Начало советского атомного проекта (САП) и переезд в Москву ИХФ
В самый разгар войны в ноябре 1942 года И.В. Сталин пригласил к себе академиков А.Ф. Иоффе и В.И. Вернадского. Вопрос о создании атомной бомбы начал переходить в практическую плоскость. Возможно, это стало результатом письма Н.Н. Семенова в 1940 году о реальности создания атомной бомбы. Или что-то другое. Но так начинался Атомный проект, руководителем которого был назначен И.В. Курчатов. Для решения этой сложной проблемы ему предоставлялась возможность привлекать к работе ученых и специалистов из любых научно-исследовательских институтов и вузов страны.
И не случайно также в ноябре 1942 года по приказу Сталина был организован Московский механический институт боеприпасов (ММИБ) Народного комиссариата боеприпасов (НКБ) для подготовки специалистов соответствующего профиля. Институту было дано право занять любое пустующее здание в Москве. Что и было сделано. ММИБ поселился в здании уехавшего в эвакуацию Художественного института. В дальнейшем ММИБ переименовали в ММИ, а затем в МИФИ (Московский инженерно-физический институт), в котором мне посчастливилось учиться. Сейчас это Национальный исследовательский ядерный университет «МИФИ», главный вуз атомной промышленности России. Также МИФИ занимает лидирующие позиции по подготовке программистов и специалистов по информационной безопасности. Злые языки утверждают, что большинство хакеров получило образование в МИФИ.
В 1943 году Государственный комитет обороны принял решение о создании первого в стране научно-исследовательского учреждения, которое должно было заниматься атомной проблемой. Оно получило название «Лаборатория измерительных приборов №2 АН СССР». Коротко ЛИПАН. В будущем – "Курчатовский Институт".
В феврале 1943 года вышло постановление Государственного комитета обороны о начале работ по советскому атомному проекту во главе с И.В. Курчатовым. При подготовке решения Курчатов назвал Ю.Б. Харитона и Я.Б. Зельдовича в числе первых ученых, которых необходимо привлечь к участию к проекту. Таким образом, было предопределено руководящее участие сотрудников Института химической физики в создании основных центров конструирования советского ядерного оружия (Ю.Б. Харитон - Арзамаз-16, К.И. Щелкин – Челябинск–70).
В этом же постановлении ИХФ АН СССР переводился в полном составе в Москву. Уже в сентябре 1944 года переезд сотрудников ИХФ ( в том числе и нашей семьи) туда завершился.
Институту было передано здание Музея Народов СССР на Воробьевском шоссе (сейчас улица Косыгина), прекратившего свое существование во время войны. В 18 веке это здание помещичьей усадьбы принадлежало князю Долгорукову-Крымскому, оно красиво располагалось на высоком обрывистом берегу Москвы-реки. После его смерти оно перешло к графу Мамонову, и с того времени стало известным под именем Мамоновой дачи. После революции там организовали Музей народов СССР или, как он сначала назывался, Центральный музей народоведения (ЦМН), который открылся 1 июня 1924 г. Фонд ЦМН на момент открытия составил около 50 тыс. единиц хранения с наиболее полными коллекциями по восточным славянам. В 1938 г. в музее числилось 72 тыс. ед. хр. этнографических и 26 тыс. ед. хранения археологических коллекций. Была проведена реорганизация музея, которая неизбежно сказалась и на экспозиционной работе. В экспозиции теперь пытались отразить «национальные по форме и социалистические по содержанию» культуры народов СССР. В 1936 г. была определена новая Структура экспозиций музея, который теперь должен был состоять из трех частей: вводного исторического отдела (по теме «Царская Россия - тюрьма народов»), 11 отделов союзных республик и отдела Сталинской конституции. Но из-за нехватки помещения открыть удалось далеко не все. В конце 1941 г. музей приказом Наркомпроса РСФСР был законсервирован. Наиболее ценные коллекции эвакуировали в Омск, крупные и менее ценные экспонаты остались в подвалах Новодевичьего монастыря и Мамоновой дачи.
Хотелось бы думать, что это не так, но, видимо, из-за переезда ИХФ в Москву музей в 1943 г. выселили из последнего, остававшегося за ним здания - Мамоновой дачи. Директор музея Н.Г. Черепанов вспоминал в 1946 г. об этом времени: "Экспозиция варварски разрушена, орнаментированная роспись в залах музея почти вся погибла, почти вся специальная мебель (стенды, витрины, шкафы, стеклянные колпаки и прочее) расхищена и сломана, обстановочные сцены, большое количество макетов, сотни манекенов, керамические изделия, фарфор, стекло превращены в лом". (А.Б. Ипполитова, История Музея народов СССР в Москве. ЭО, 2001, № 2, с. 144-160).
Случалось, даже через много лет кто-нибудь узнавал про музей из старого каталога и приезжал в Москву. Человека этого сильно обескураживало отсутствие музея в принципе. А также его еще волновало: "А где отметить командировку?". Некоторым даже отмечали командировку в ИХФ. Надо же людей как-то выручать!
Единственной рабочей частью ИХФ был второй этаж двухэтажной галереи в левой части здания. Там располагались лаборатории отдела кинетики, которого пока еще не существовало. В этом коридоре находились лаборатории Н.М. Чиркова, А.Б. Налбандяна, В.Я. Штерна, А.А. Ковальского.
На фото: крыло главного здания ИХФ, где впоследствии располагался отдел тепловых измерений, созданный под руководством Ковальского.
В правой части дома существовала двухэтажная квартира академика Семенова. Николай Николаевич, кроме своей большой семьи из 7 человек, поселил там еще две – Ковальского и Штерна. В главной части здания под куполом все было разрушено, кроме трех или четырех комнат под самым куполом. Добраться туда можно было только по приставной лестнице. Туда тоже поселили несколько человек.
Слева от рабочего здания находился жилой двухэтажный дом старой постройки, характерной для Москвы, оставшийся еще от музея, - желтый с белыми колоннами. Николай Николаевич добился, чтобы в срочном порядке рядом с ним построили два двухэтажных дома, а большой дом надстроили до трех этажей. Все эти работы провели пленные немцы.
В 1945 году Указом Президиума Верховного Совета СССР А.А. Ковальский награждается орденом Трудового Красного Знамени. Этот орден, за его работы во время, войны вручал ему М.И. Калинин. Конечно, он не узнал паренька, с которым познакомился на строительстве канала в Самарканде. Да и отец сказал: «Калинин какой-то совсем не такой». Также он получил и медаль “За доблестный труд в Великой Отечественной Войне 1941-1945 гг.”
Наконец кончилась война. Вторая половина 1945-го и 1946 год были спокойными, с ощущением постоянной радости. Люди постепенно привыкали к мирной жизни. Пришло время, когда отец мог быть с нами, приходя с работы. Обо всем рассказывал, никуда не торопился и даже стал вникать в нашу учебу. Из-за того, что я первые 2 класса фактически не училась, обязательный предмет чистописание не проходила, почерк у меня был ужасающий. А я уже училась в четвертом классе. Предлагали меня перевести классом ниже. Отец взялся исправлять положение. Никаких тетрадок в продаже не было. Также как и линеек и всего остального. Отец выточил металлическую линейку и каждый вечер линовал мне бумагу. И я старательно писала буквы по наклонным штрихам, как это все делают в первом классе. Трудились мы вместе месяца два. Но в школе все утряслось.
У нас с сестрой были самые приятные воспоминания о жизни в Казани. И в Москве мы часто просили маму сделать нам котлеты из лебеды. В Москве же вопрос еды стал менее острым. Всем выдали карточки. Ежедневно выдавали хлеб. И были талончики на крупу и что-то еще. Но мы помнили, какие же вкусные были из лебеды котлеты! Пропущенная через мясорубку зелень с минимальным добавлением хлеба для вязкости и прожаренная на сковородке без масла. В конце концом мама сдалась. Она пошла в парк и нарвала лебеды. Правда домой ее несла в закрытой сумке. Ей было неудобно. Ведь все знали, что лебеда была уже крайним случаем, когда есть было уж совсем нечего. Котлеты были сделаны. Но есть их мы не стали. Заявили, что мама принесла "неправильную лебеду".
Когда мы жили в Казани, отца видели очень редко и - всегда торопящегося и чем-то озабоченного. А летом 1946 года он получил отпуск. Первый отпуск после начала войны! За годы войны люди просто забыли, что такое отпуск! Отец хорошо продумал, как его использовать. И как всегда все отлично организовал. И мы поехали в путешествие! Туристических организаций тогда не существовало, также как и понятия «туризм». Просто были куплены билеты на рейсовый пассажирский пароход до Астрахани. По Волге ходили старые колесные пароходы. Скорость небольшая, стоянки в городах продолжительные. Так, например, в Сталинграде мы стояли почти трое суток. Впечатление о городе было ошеломляющим. Город весь разрушен. Единственное здание, уже отремонтированное - крытый рынок. Стены кирпичные практически черные, но с яркими красными пятнами – пробоинами, заложенными новым кирпичом. И с целой крышей. Иногда среди развалин где-то виднелась дымящаяся труба. Это жители обосновались в уцелевшем подвале. Дорога от пристани в город вымощена булыжником. На каждом камне - многочисленные выбоины – следы пуль. Мы побывали и на Мамаевом кургане. Середина лета, а курган без единой травинки. Вся поверхность забита железом - пули, гильзы, куски ржавого железа. Недалеко от пристани нашли удобное место, где решили искупаться. На дне было много кусков железа. А проходящий мимо матрос с парохода предупредил, что не так давно недалеко от этого места подорвались на мине два солдата, когда тащили из воды какой-то трос. Купание естественно прекратили.
Неделю прожили в Астрахани в ожидании обратного рейса парохода.
На обратном пути пароход сел на мель. Простояли на середине реки двое суток. Пока нас оттуда не вытащил буксир. Водохранилищ тогда еще не было. Вода к концу лета стояла низко.
Из отца получился превосходный экскурсовод. Я не знаю, откуда он знал так много о Волге и городах, но рассказал нам массу удивительного. Мы, в свою очередь, подробно описали ему наши приключения в Горьком и Куйбышеве в 1941 году. В Горьком, как и в 1941 году, было много цыган. Нам с сестренкой даже показалось, что мы некоторых узнали. А в Куйбышеве, где на площади перед вокзалом мы прожили почти 3 недели, площадь уже не казалась такой огромной. Вернулись домой полные впечатлений и хорошо отдохнувшие.
Началась обычная спокойная жизнь. Отец работал, мы ходили в школу. О войне напоминали только пленные немцы, которые старательно строили жилье для сотрудников ИХФ. К ним как-то привыкли и даже сердобольные жители их подкармливали.
В это время работы Ковальского были посвящены исследованию и четкому доказательству факта выхода цепных реакций, зарождавшихся на поверхности, в объем. В январе 1947 года он успешно защитил докторскую диссертацию на тему «Кинетика реакции окиси углерода с сернистым газом», получив диплом доктора химических наук и ученое звание профессора по специальности «химическая кинетика».
И в этом же году в конце января в семье Ковальских родилась третья дочь – Наташа. Надежда на мальчика, которого в этот раз собирались назвать Димой, опять не оправдалась. Но тут начались сложности с выбором имени. Мы с сестрой Мариной считали себя вправе участвовать в этой процедуре на равных. Поэтому споры шли жаркие. В конце концов, отец, не говоря никому, пошел и записал нашу сестренку Наташей. Все сразу успокоились, имя всем понравилось. А отец как всегда оказался прав.
Похожая ситуация была у Зельдовича, имевшего двух дочерей, а мечтал он о сыне. Ему повезло больше. Третьим ребенком стал сын Боря. Мальчик рос дружелюбным, контактным. Его любили все дети во дворе. Мы были уже в старших классах. Поражало, что Боря в 5 лет лихо управлялся с логарифмической линейкой и вообще с цифрами в любом виде. Он действительно стал физиком, доктором физико-математических наук, специалистом в области физической и нелинейной оптики, членом-корреспондентом РАН.
На фото: с дочерью Наташей (1947 год).
Вскоре мы переехали от гостеприимных Семеновых в квартиру в трехэтажный дом на третий этаж, надстроенный пленными немцами. Нашими соседями были семьи Зельдовича, Похила, Садовского, Щелкина, Когарко, семья погибшего Садовникова (его жена и двое детей), Чиркова, Беляева, Лейпунского и других.
Создался не менее дружный коллектив сотрудников ИХФ, чем он был в Ленинграде. Дом, как и в Ленинграде, подвергся нападению неприятных насекомых. Неизвестно откуда по дому стали ползать огромные черные тараканы. Приезжали из санэпидстанции и все квартиры заливали вонючей жидкостью. А через месяц-другой тараканы опять ползали. Такие тараканы жили только в старых деревнях. Потом загадка раскрылась. Незадолго перед появлением насекомых Лейпунские перевезли из деревни пожилую родственницу. Она всю жизнь жила в глухой деревне и считала, что «без таракана за печкой счастья не будет». А когда слышала, что тараканов будут травить – несколько штук прятала.
ИХФ всегда славился тщательно выполненными экспериментами.
Надо сказать, что Н.Н.Семенов подбирал для работы не только талантливых ученых, но и талантливых лаборантов, стеклодувов, техников. Всех, кто был неоценимым помощником ученого и обеспечивал возможность выполнения тончайших экспериментов.
Появились даже династии стеклодувов – Веселовские и Петушковы. Эти две семьи имели и родственные связи. Выходцы из обеих семей работали в нескольких институтах, в том числе и в Харькове. Как и большинство сотрудников ИХФ, жили в непосредственной близости от института. Кто-то из них даже написал учебник стеклодувного мастерства, который пользовался большим успехом. У меня был такой учебник. Я подарила его стеклодувам из ИОХ СО АН. Выслушала массу благодарностей.
В соседней с нами квартире жила семья – Александр Семенович и Мария Филипповна Карпенко. Александр Семенович был одним из самых опытных техников в ИХФ. Обслуживаемые им экспериментальные установки были абсолютно надежны. Высшего образования у него не было. Но он свободно читал книги, как на французском, так и на английском языке. Прекрасно разбирался в музыке и живописи. Мне он как-то ко дню рождения подарил книгу «Приключения капитана Мариэтта» (на английском языке, 1842 года издания). Хранится у меня до сих пор.
Жена его Мария Филипповна – учительница русского языка и литературы в школе. Это ее идея была организовать сразу после войны в ИХФ детскую библиотеку. После войны книг не было. Даже учебники выдавали в школе по одному на 5-6 человек. Она организовала детей, которые сумели организовать и своих занятых родителей. Книги приносили из дома, просили у друзей и знакомых. Дети же занимались выдачей книг и их ремонтом.
Было в ходу такое понятие - «Дети Химфизики». Дело было в том, что родители работали в одном месте, много лет были близко знакомы и находились в дружеских отношениях. Жили в соседних домах рядом с ИХФ, которые практически имели один общий двор. Дети учились в одной школе. Причем при раздельном обучении мальчиков и девочек разделения не чувствовали. В районе Воробьевского шоссе было только одно школьное четырехэтажное здание. Его разделили на 2 части – первый и второй этажи мужская, а третий и четвертый – женская школы. Учительская одна. Учителя все работали в двух школах. Так было по седьмой класс. Затем с восьмого по десятый разошлись по разным школам. Но дружба сохранилась, особенно у ленинградцев, которые были самыми старшими в этой компании.
Забота Н.Н.Семенова о сотрудниках распространялась и на их детей. В ИХФ считалось естественным организовать детскую библиотеку. Жена Николая Николаевича Наталья Николаевна обучала всех желающих детей музыке. Организовывала концерты. Жена Ю.Н. Рябинина, по специальности скульптор, учила нас рисованию. Естественно, без всякой оплаты. Просто все «дети химфизики» считались своими. Когда моя сестра Марина заболела скарлатиной и ее увезли в больницу, а меня посадили на карантин без права посещения школы и общения с другими детьми, то на следующее же утро пришел В.Н.Кондратьев и привел свою охотничью собаку со словами: "Тебе будет не так скучно. Да и собачка любит гулять". Ну, конечно, и детские новогодние праздники в ИХФ. Когда в ИХФ начались работы над полимерными материалами (пластмассы и т.д.), то Семенов сам для детей читал лекцию о новых материалах, показав интересные эксперименты.
Естественно, первые выпускники из школы в 1951-52 г.г. пошли учиться в подавляющем большинстве на точные науки – в Физтех, МИФИ, МГУ. В связи с тем, что в школе мы изучали французский язык, а для точных наук в то время считалось, что нужнее английский, то в ИХФ организовали группу английского языка для детей сотрудников. Очень опытный преподаватель за 1 год прошел с нами школьную программу, что позволило при поступлении в Вуз сдавать на приемных экзаменах английский язык.
Такой стиль отношения Н.Н.Семенова к сотрудникам и их семьям естественно сказывался и на результатах работы каждого.
Перейти к оглавлению
6. Работы по ядерной тематике. Дубна. Полигон в Семипалатинске
20 августа 1945 г. объявили о создании новых руководящих органов советского атомного проекта (САП) – Специальном комитете при ГКО (руководитель – Л.П. Берия) и Первом главном управлении при Совете народных комиссаров СССР. Полномочия этих организаций были практически неограниченными. В составе Технического совета при Спецкомитете из одиннадцати членов, восемь были учеными (и семь из них академики). В состав самого Спецкомитета из ученых введены только Курчатов и Капица. Кроме того, определялись научные учреждения, участвующие в САП.
В декабре 1945 года на заседании Спецкомитета между П.Л. Капицей и Л.П. Берией возник конфликт из-за несогласия Капицы с организацией работ по проекту и авторитарным стилем управления. В результате, 19 декабря 1945 г. П.Л. Капицу выводят из состава Спецкомитета. И в августе 1946 г. Сталин подписывает распоряжение о снятии П.Л. Капицы с поста директора созданного им Института физических проблем АН СССР, а также о назначении на этот пост А.П. Александрова.
П.Л. Капица переехал на дачу. Там он выполнил одну из своих блестящих работ, посвященных электронике больших мощностей. Фактически этой работой положено начало исследований в этой области. Работа была закончена в 1952 году. Опубликовать ее удалось только в 1962 году. (УФН, 1962, вып. 2, с. 181).
П.Л.Капица писал: "Я благодарен моим друзьям и сотрудникам за то, что они принимали участие в моей научной работе, несмотря на трудные условия, в которых она протекала в 1946—1952 гг.".
Вскоре, после смерти Сталина А.П. Александров отказался быть директором ИФП АН СССР. К радости всех сотрудников П.Л.Капица вернулся.
В 1946 году ИХФ было поручено организовать все работы на полигоне в Семипалатинске: по измерению физических параметров и результатов действия взрыва атомного и водородного оружия, по обучению военных кадров и созданию на полигоне специальных подразделений, обеспечивающих грамотное проведение оценки действия взрыва на окружающую среду, а также проводить измерения мощности взрыва по огненному шару и ударной волне, оценку ее разрушительного действия на военную и гражданскую технику, на различные промышленные и жилые сооружения, изучение воздействия нейтронного и гамма-излучения, светового излучения и другие работы, связанные с разработкой методов испытаний наземных, воздушных, морских и подземных взрывов. Начальником полигона и научным руководителем испытаний назначен заместитель Н.Н. Семенова - М.А. Садовский. Куратором проведения всех ядерных испытаний - Л.П. Берия. (Воспоминания М.А. Садовского. История атомного проекта. РНЦ «Курчатовский институт», 1997, в. 11).
Все больше сотрудников ИХФ перебрасывалось на тематику, в той или иной мере связанную с ядерной. Дело было новое. Никаких готовых методик проведения измерений при ядерных взрывах не существовало. Никаких навыков организации экспериментов такого уровня тоже не было. Все надо было начинать с нуля. И только что окончилась война, разрушившая значительную часть территории страны.
Сразу же после получения задания началось строительство зданий ИХФ, напротив главного корпуса на другой стороне Воробьевского шоссе. Построили несколько обычных зданий и специальное круглое - для ускорителя.
На фото: новые корпуса Института химической физики,
построенные в Москве сразу после войны.
Круглое здание — ускоритель.
В начале 1948 г. в институте уже начали свою деятельность КБ приборостроения и оптико-механическая мастерская. Для разработки измерительной аппаратуры создается отдел под руководством Г. Л. Шнирмана, который не только сам придумал много образцов сложнейшей аппаратуры для ядерных испытаний, но и привлек к этому делу других талантливых ученых-конструкторов. Элементной базы у них не было, поэтому часто приходилось использовать трофейные детали. Специалистов было мало. Руководство ИХФ обратилось за помощью к военным, которые тут же откликнулись. В институт прислали офицеров. Им читали лекции по ядерной физике ведущие специалисты. Военные же присоединились и к разработке приборов. Ко времени первого взрыва все приборы для измерений параметров взрыва и его последействий были полностью готовы.
Необходимо заметить, что прошло всего два года с момента начала работы отдела Г.Л. Шнирмана в ИХФ по подготовке к проведению испытания ядерного оружия. За это время были разработаны методы изучения поражающих свойств ядерных взрывов, обеспечение методикой и необходимой научной аппаратурой. Высококвалифицированными специалистами были обеспечены КБ приборостроения и механические мастерские. Выпущенные приборы тут же отправлялись в промышленность в серийное производство. Сложность еще была в том, что пока не было никаких экспериментальных данных. Многие параметры взрыва не были известны даже теоретически. И при единичном взрыве необходимо было получить максимум сведений.
Были подготовлены 2-3 сотни наблюдателей и операторов уникальной аппаратуры, которая имела разрешение 10-6 сек, и позволяла проводить измерения в огромном диапазоне изменения измеряемых величин, достигающего многих порядков. Приборы приводились в действие дистанционно и останавливались в любой момент времени. Некоторые из них в течение времени меняли режим работы. Например, кино- и фотоаппараты с плавно меняющимися плотностями оптических фильтров и т.д.
В результате огромных усилий ученых и военных в 1949 г. первый атомный взрыв был успешно произведен. Встал вопрос о создании водородной бомбы, намного более мощной.
А.А. Ковальский возглавил группу, которая начала работать в Дубне на только что вступившем в строй синхроциклотроне, созданием которого руководил Курчатов. Тогда учреждение, где создавался ускоритель, называлось Гидротехнической лабораторией АН СССР, по соображениям конспирации и близости к Московскому морю, возглавляемой М.Г. Мещеряковым. Она стала базой для создания в дальнейшем Объединенного института ядерных исследований в Дубне.
Итак, в группу вошли В. Гольданский, Э. Тарумов, В. Пенькина. Задачей, поставленной Н.Н. Семеновым, стало исследование поглощения и размножения нейтронов высокой энергии (сотни МэВ). Как следует из воспоминаний В.И. Гольданского, интерес к этим явлениям был вызван идеей Н.Н. Семенова о том, чтобы уже выброшенную с самолета атомную бомбу подсветить с земли мощным потоком частиц высокой энергии для нейтрализации взрыва. Поэтому созданной группе необходимо было посмотреть на модельных объектах, как поглощаются нейтроны в атмосфере на пути к объекту в оболочке, окружающей ядерный заряд, и что происходит в самом ядерном заряде. А.А. Ковальский придумал, в деталях разработал и рассчитал возможность измерения отдельно поглощенных и рассеянных нейтронов. Это был так называемый метод "хорошей и плохой геометрии".
В начале 50-го года выходит самый первый отчет по этой работе – "Измерения неупругих столкновений нейтронов с энергией 120 МэВ". Сейчас он рассекречен. В работе исследовались сечения поглощения нейтронов в углероде, уране и свинце. В результате большой серии опытов с материалом разной толщины были получены сечения неупругих процессов. Защиты от излучения тогда еще не существовало. И индивидуальные дозиметры тоже отсутствовали.
Результаты этих и последующих экспериментов были опубликованы в ДАН СССР только в 1956 году. Полученные данные внесли заметный вклад в разработку так называемой оптической модели, используемой для описания взаимодействия нейтронов высокой энергии с ядрами атомов.
Осенью 1950-го года И.В. Курчатов, который хорошо знал Ковальского еще по Физико-техническому институту в Ленинграде, пригласил к себе Александра Алексеевича и поручил ему работы, связанные с исследованием поперечных сечений разного рода реакций между легкими ядрами, которые стали нужны в процессе создания водородного оружия.
В 1950 году названия Дубна нигде не упоминалось. И приезжая домой на несколько дней, отец рассказывал о своей жизни там, но только о бытовых подробностях и погоде. Называл Курчатова «борода», хотя прекрасно еще по Ленинграду знал, как его зовут.
С этого времени и начались бесконечные поездки отца и его молчание о работе. Тяжелее всего приходилось маме. Она привыкла, что все открыто, что отец с удовольствием обсуждает с ней свою работу, свои поездки и впечатления. А тут начались сплошные секреты. Особенно трудно стало, когда пошли испытания на полигоне ядерного оружия. Отец уезжал неизвестно куда. Никаких известий от него не поступало в течение нескольких месяцев. Затем звонок по телефону. Сообщали, что он прилетит тогда-то и его можно встретить на военном аэродроме, фамилия летчика такая-то. Мама ехала и встречала отца. И полное молчание. Так длилось до переезда в Новосибирск.
Курчатов тогда был полностью засекречен. Его фамилия нигде не упоминалась. С Семеновым было труднее. Полностью засекретить его не удалось. И к нему приставили охрану. По уставу его должны были охранять круглосуточно и находиться при этом не далее 3 метров от него. Семенов же – очень живой, подвижный человек. Его охранникам приходилось трудно. В ИХФ к ним привыкли и почему-то называли «химиками». Шутили так: "Интересно, какая задача «химиков» - не дать Семенову сбежать или не дать его украсть?"
Еще в 1949 году отец был принят в члены КПСС партийной организацией ИХФ АН СССР. В партию он не стремился. Более того, когда я объявила, что вступаю в комсомол, отец со мной долго разговаривал и объяснял, что вступать нужно только хорошо продумав этот шаг. Это было в 7 классе, когда весь класс принимали сразу. Все становились комсомольцами. А я? Это было невозможно. И конечно я вместе со всеми стала комсомолкой.
В то время членам партии предписывалось ходить на занятия и повышать свою политическую грамотность. Отец же договорился, что он из-за огромной занятости на работе, будет заниматься самостоятельно. Составил программу. Ее утвердил партком. Мне кажется, что на этом все и кончилось.
У отца сложности еще были в том, что его работа имела очень глубокую степень секретности. Тогда допускали к секретной работе после сложной проверки самого человека, его родственников, его взглядов и т.д.
Наступил 1953 год. Пятого марта скончался И.В. Сталин. Он немного не дожил до весьма значительного события в истории СССР - первого взрыва водородной бомбы. Ядерное оружие создавалось в рамках САП. Создание же САП являлось инициативой Сталина. Вернее, инициативой ученых-физиков, поддержанной или, точнее, разрешенной Сталиным.
Мой отец два раза присутствовал на совещаниях по САП, которые проводились Сталиным. Естественно, нам он об этом не рассказывал. Много позже он просто упомянул об этих событиях.
Итак, Сталин умер. Было объявлено, что проститься с ним можно в Колонном зале Дома Союзов. Похороны были назначены на 9 марта на Красной площади.
Надо сказать, что в те годы еще не было таких источников информации, как телевизор и интернет. И даже приемники были огромной редкостью. Единственное, что было – это радиотрансляция. В каждой квартире висел черный круглый репродуктор - источник новостей. После объявления о смерти Сталина и приглашения проститься в Доме Союзов никакой информации населению не поступало. До 9 марта по радиотрансляции звучала непрерывно классическая музыка. И учитывая то, кем был Сталин для большинства населения, такое отсутствие информации было сильным психологическим прессингом.
Я была уже студенткой МИФИ, который располагался на улице Кирова (сейчас Мясницкая). Очень недалеко от Лубянки и Дома Союзов. Собралась небольшая компания студентов, и договорились вместе идти в Дом Союзов. Но идти туда решили ночью, наивно полагая, что ночью народа не будет, а мы - такие умные - сможем спокойно попрощаться со Сталиным. Стемнело, и мы отправились. Напрямую через Лубянку пройти не удалось, все было перекрыто. Окрестности МИФИ и центр Москвы знали очень хорошо. Сообразили, по какой улице пройти. Попали на эту улицу довольно далеко от центра и двинулись к Дому Союзов. Народу было много. Но двигались довольно быстро. Постепенно толпа густела и движение замедлилось. А сзади стали напирать. Стало видно уже главное здание на Лубянке. Совершенно темное. Только на одном из верхних этажей ярко светилось окно. И стоял какой-то военный. Движение практически остановилось, но толпа все уплотнялась. Кто-то залез на ворота, ведущие во двор, и закричал: «Там все перегорожено машинами, прохода нет!» А толпа все напирала.
В нашей компании я была одна из девушек. Остальные парни. Они быстро сообразили, что надо просто спасаться. Выручили нас хорошие знания окрестных улиц. И то, что в МИФИ самым модным спортом у студентов-мужчин, составлявших подавляющее большинство, было самбо. Мы пробились к стене дома, где была хорошо нам известная небольшая калитка. Через эту калитку попадали во двор, откуда уже можно было выбраться на улицу, ведущую от центра. Что мы и сделали. Почти уже утром добрались до института, упросили вахтера впустить нас в неположенное время и стали постепенно приходить в себя. Уже позже узнали, что мы чудесным образом спаслись.
Как стало потом известно, погибло народа многие тысячи. Об этом сейчас можно прочитать.
Немного придя в себя, я позвонила домой. У нас в подъезде был только один телефон. Я просила передать моим родителям, чтобы они не беспокоились, что я жива. Они тогда это восприняли как шутку, но были довольны моей о них заботе.
Но наша компания на этом не остановилась. В день похорон Сталина мы забрались на чердак высокого кирпичного дома, расположенного на другом берегу Москвы-реки. Тогда еще не было гостиницы Россия на Красной площади (а сейчас ее уже нет). И с чердака было хорошо все видно. Народу на чердаке было не слишком много. И у нас на 5 человек - 2 хороших бинокля. Мы видели, как несли саркофаг, в котором было тело Сталина, как говорили речи и как его внесли в Мавзолей, где уже была сделана надпись "ЛЕНИН СТАЛИН".
Во время этих событий отец был как раз дома, приехал с полигона почти на месяц. Он ничего не комментировал. В основном молчал. У него был какой-то очень погруженный в себя вид. Даже, пожалуй, несколько растерянный.
И у всего населения основное ощущение – растерянность.
В августе 1953 года взорвали первую советскую водородную бомбу. А.А. Ковальский принимал участие в подготовке этого события. И он в числе других подписывал разрешение на проведение испытаний.
Вопрос о необходимости экспериментального изучения интенсивности светового излучения возник после сообщений о ядерном взрыве в Хиросиме. По сообщениям в прессе было ясно, что световое излучение - один из источников поражения в случае атомной бомбы.
Вот что писали в газетах того времени: "Находившиеся ближе всего к эпицентру взрыва погибли мгновенно, их тела обратились в уголь. Пролетавшие мимо птицы сгорали в воздухе, а сухие горючие материалы воспламенялись на расстоянии до 2 км от эпицентра.
Многочисленные небольшие пожары, которые одновременно возникли в городе, вскоре объединились в один большой огненный смерч, создавший сильный ветер, направленный к эпицентру. Огненный смерч захватил свыше 11 км2 города, убив всех, кто не успел выбраться в течение первых нескольких минут после взрыва".
Задачей Ковальского стала теоретическая оценка полей теплового излучения при взрыве водородной бомбы. Экспериментальных данных не было. Очень многие результаты носили оценочный характер. Проводились расчеты возможного теплового импульса с учетом рассеяния и поглощения, т.е. потерь световой энергии при распространении излучения в атмосфере. Было оценено, насколько возможно, влияние различных эффектов. Расчеты проводились численно, методом конечных разностей, но вместо современного компьютера, которого тогда еще не существовало, использовался арифмометр. Вся эта работа, эти расчеты велись на полигоне. Вывозить оттуда ничего не разрешалось. И никаких экспериментальных данных еще не существовало. Первые данные появились только после первого взрыва. Необходимо было решить задачу: гарантировать, что самолет, сбросив бомбу, успеет улететь на безопасное расстояние, пока бомба еще не взорвалась. И летчик останется жив. Расчеты показали, что скорость у самолета достаточная.
Работа эта делалась совместно с Андреем Николаевичем Туполевым для самолета его конструкции, с которого предполагался сброс бомбы. Туполев в то время постоянно присутствовал на полигоне. Но если приезжающие ученые жили в гостинице, то Туполев был одним из жильцов в доме за колючей проволокой. Отец всегда очень тепло отзывался о нем и о их совместной работе.
Перед взрывом сделали проверку, весьма приближенную, но надежную. Предположили, что вся энергия бомбы уйдет на тепловое излучение, и с увеличением расстояния между самолетом и местом взрыва энергия излучения на единицу площади самолета будет уменьшаться как квадрат расстояния. Оценочные расчеты показали, что скорость самолета достаточна. Что и подтвердилось. Самолет поврежден не был.
После проведенного взрыва водородной бомбы Указом Президиума Верховного Совета СССР А.А. Ковальский был награжден вторым орденом Трудового Красного Знамени.
У нас дома часто собирались друзья и коллеги отца. Мама очень хорошо готовила и всегда была очень рада гостям. Точно также 5 декабря 1953 года у нас дома собрались Семенов, Харитон, Садовский и кто-то еще. Все с женами. Как всегда их ожидало что-то вкусное. Только через много лет мы узнали, что это было по случаю проведения взрыва первой водородной бомбы. Николай Николаевич Семенов пришел как всегда в сопровождении обязательного охранника. Все к этому привыкли и не обращали на сопровождение Семенова внимание. Естественно, о работе разговаривать было нельзя. Кто-то предложил выпить за Конституцию. А остроумный и веселый Харитон произнес: «Кому нравится Конституция, а по мне так лучше свиной хрящик» (на столе был заливной поросенок). Общее молчание. Охранник, сидящий в углу на небольшом сундучке, встрепенулся. Но он оказался порядочным человеком и не доложил о "взглядах Харитона". А такие слова в то время могли доставить много неприятностей. Все обошлось. Впоследствии, когда кончилась необходимость охраны у Семенова, этот человека был принят на работу в ИХФ, работал там много лет и пользовался всеобщим уважением.
Следующие три года (1954-1956) были посвящены работам по экспериментальному изучению величины теплового импульса в зависимости от параметров ядерного устройства, расстояния от эпицентра и высоты, на которой производился взрыв. В Институте химической физики создали отдел тепловых измерений под руководством Ковальского. Формально отдел делился на три лаборатории – Ковальского, Когарко и Ельяшевича. Но задачи они решали общие: калориметрирование светового излучения при атомных взрывах, определение эффектов воздействия световых импульсов на горючие материалы в натурных испытаниях и моделирование воздействия светового потока на горючие материалы в лабораторных условиях. Для полевых работ необходим был надежный, недорогой, простой, по принципу действия и в эксплуатации, прибор. Таким прибором стал КСВМ-1, идея которого принадлежит Ковальскому.
КСВМ (калориметр световой механический) измерял интегральную величину теплового импульса ядерного взрыва. Сам прибор представлял собой узкую рамку, в которой находилась зачерненная дюралевая пластина, увеличивающаяся в размерах за счет теплового расширения практически при любом разогреве. Эта пластина при своем расширении толкала небольшой короткий стержень, смещение которого можно было измерить с точностью до 1 мкм. Для защиты от ударного воздействия прибор помещали в стальную трубу. Угол зрения прибора приближался к 180°. Чувствительность легко варьировалась изменением толщины измеряющей пластины, из-за чего прибор стал универсальным. И с конца 1954 года при всех наземных и воздушных испытаниях ядерных устройств использовался КСВМ. Это дало возможность получить полную картину распределения теплового излучения при ядерных взрывах. (Воспоминания В.В. Александрова. История атомного проекта. РНЦ «Курчатовский институт», 1997, вып. 11).
В ИХФ было изготовлено и отградуировано около тысячи таких приборов. В 1956 г. за изобретение КСВМ и организацию исследований светового излучения при ядерных взрывах А.А. Ковальский награждается третьим орденом Трудового Красного Знамени.
Полигонные испытания заставили задаться вопросом о защите от теплового излучения. Проводились и оценивались эксперименты с использованием тумана, дымовых завес и т.д. Кроме ученых работали военные специалисты по дымовым завесам.
Возможность осуществления Атомного проекта в СССР определялась успехами советских ученых в ядерной физике еще в 30-х годах ХХ столетия. Развитие ядерной физики последовало за открытием нейтрона, позитрона, дейтерия и т.д. в начале 30-х годов. Это привело к обнаружению деления ядер урана, что в свою очередь привело к возможности практического использования атомной энергии. Ядерная физика развивалась на основе теории относительности и квантовой механики. Но опять же, начиная с 30-х годов, началась "30-летняя война физиков с невежественной критикой современных физических теорий". Все перипетии этой войны исчерпывающе описаны в статье В.П. Визгина (В.П. Визгин, УФН, 1999, т. 169, № 12, С.162).
Так, например, в 1932 году на семинаре в Государственном оптическом институте (ГОИ) по приглашению руководителя института Д.С. Рождественского выступал С.Э. Фриш с рассказом об открытии нейтрона. После семинара была разборка в партбюро: "релятивизм и кванты – идеологическое порождение гниющего мира запада".
Во время войны стало, видимо, не до того, и страсти немного утихли. Но после войны в 40-х годах нападки на физику продолжились с новой силой.
Особенно после разгрома биологической науки в 1948 году на сессии ВАСХНИЛ. Началась подготовка докладов к совещанию по поводу физической науки. Например, А.К. Тимирязев готовился говорить о том, что "…теория относительности и квантовая механика построены на идеалистической философии и что эта идеалистическая философия, придуманная иноземцами, сильно тормозит развитие советской физики…".
Но это совещание не состоялось. Как тогда шутили - физики отбились от "лысенковщины" атомной бомбой. В.П. Визгин в своей статье очень подробно описывает все события того времени. Похоже, что, действительно, выбор между удовольствием задавить физику, но при этом не получить ядерного оружия или все-таки иметь оружие, но оставить физику в покое, сыграл свою основную роль.
У сотрудников же ИХФ вплоть до 1954 года, кроме борьбы за спасение физики, была своя война, свой враг...
Дома от родителей мы еще в детстве слышали фамилию "Акулов". В нашей семье это имя ассоциировалось с чем-то очень неприятным. А дело было так.
В 1940 году академик Белорусской Академии наук Н.С. Акулов опубликовал свою работу, посвященную химическим процессам – книгу «Основы химической динамики». Это была его первая работа по данной теме. До этого он был специалистом по теории ферромагнетизма. Работал Акулов на физическом факультете МГУ. Там же он возглавлял деятельность по борьбе с "идеалистической философией".
У нас дома сохранились копии, вернее, черновики статей и писем сотрудников ИХФ, посвященных научной деятельности Акулова. Часть таких публикаций находится в Научном архиве РАН.
1. Н.М. Чирков. «Согласуется ли с экспериментами формула Акулова?» Архив РАН. Ф. 463. Оп. И. Д. 6. Л. 28 - 49.
2. Н.М. Чирков также писал о статье Н.С. Акулова «К теории горения, воспламенения и взрывов», которую Акулов опубликовал в ДАН в 1941 г.
Архив РАН. Ф. 463. Оп. П. Д. 6. Л. 15 - 27.
3. А.А. Ковальский, О.М. Тодес. Об «Основах химической динамики» Н.С. Акулова. Архив РАН. Ф. 463. Оп. П. Д. 5.
4. В.Н. Кондратьев А.А. Ковальский, Н.М. Эмануэль. Письмо «Об одной вредной теории в науке о химических процессах» с предложением провести дискуссию по статье Н.М. Чиркова и с подробным обоснованием ошибок Акулова, ухитрившегося одной простой формулой описать практически все процессы химической кинетики, включая и цепные реакции.
5. А.А. Ковальский, Ю.Б. Харитон. О работах Н.С. Акулова в области химической динамики. Архив РАН. Ф. 463. Оп. П. Д. 6. Л. 1 -14.
Таких писем и попыток публиковать статьи было много больше, но, к сожалению, похоже, что сохранились только тексты, приведенные выше.
А на физфаке МГУ создалась беспринципная группа, которая взяла в свои руки управление физическим факультетом. Там же Акулов возглавлял деятельность по борьбе с «идеалистической философией и космополитизмом». Постепенно выживались из МГУ известные ученые, исчезло из программ даже упоминание о современной физике. Кроме того, царило мелкотемье, отсутствие преподавателей по современной физике и дробление кафедр по узким проблемам.
Наконец, в декабре 1953 года была создана комиссия ЦК КПСС под руководством министра В.А. Малышева из Министерства среднего машиностроения (так называемого Минсредмаша) для проверки состояния дел с подготовкой кадров на физфаке МГУ. В комиссию также вошли министр культуры, президент АН СССР А.Н. Несмеянов и ряд академиков.
Созданию комиссии предшествовало письмо В.А. Малышева, министра культуры, академиков А.Н. Несмеянова, Н.В. Келдыша и др., в Президиум ЦК и лично Г.М. Маленкову и Н.С. Хрущеву. Комиссия своим решением подтвердила все, описанное в письме в ЦК. После этого на физфаке сменилась власть, последовало решение о приглашении преподавателей из числа ученых из Академии Наук и средмашевских предприятий. Рекомендовано было студентов, аспирантов и докторантов отправлять на стажировку в ведущие институты АН СССР и учреждения Минсредмаша. Акулова и других членов группы уволили.
На шутливом фото представлены основные "борцы" с Акуловым. Фото из альбома «Химфизика в искусстве» - изошутка от бывших сотрудников ИХФ к 25-летнему юбилею ИХФ.
На фото: верхний ряд: А.А. Ковальский, С.М. Когарко, Ю.Б. Харитон, Н.М. Эмануэль, неизвестный, неизвестный; ниже под ними Н.М. Чирков;
нижний ряд: В.Н. Кондратьев, В.В. Воеводский, Я.Б. Зельдович.
Вся эта история косвенным образом повлияла на мою судьбу. В 1952 году, после окончания школы, я собиралась поступать именно в МГУ на физфак. У нас в семье никогда не было давления на выбор специальности. Но зимой 52-го года мне попался проспект Московского механического института (в будущем МИФИ). Там так завлекательно описывался сам институт и так интересно говорилось о физике, что я решила идти туда. Естественно ни слова не было ни о ядерной физике, ни, тем более, о бомбах. Думала, что дома будут уговаривать идти в МГУ. Но ничего подобного. Отец был очень доволен. Я это почувствовала. Ни одного слова против. И чувствовалось у него такое спокойное удовлетворение. Причину этого я поняла много лет спустя, когда прочитала о «тридцатилетней войне» у Визгина.
С моим поступлением в МИФИ связано одно событие, еще больше укрепившее меня в том, что я сделала все правильно. Учась в школе, мы часто ходили на лекции для школьников в Политехнический музей. И как-то я попала на лекцию какого-то академика о том, что кибернетика - это лженаука. И каково же было мое удивление, когда, начав ходить на занятия в МИФИ, я обнаружила, что первый факультет (факультеты были по номерам) целиком занимается не чем-нибудь, а кибернетикой. Там уже ползала кибернетическая черепаха и наука эта отнюдь не была лженаукой.
На полигоне в Семипалатинске в 1956 году выпустили отчет о результатах испытаний. Пятая глава "Закономерности распространения теплового излучения" написана А.А. Ковальским и сохранилась после рассекречивания в нашей семье. В результате многочисленных измерений и теоретических расчетов была получена полная картина зависимости величины теплового потока от мощности заряда и от расстояния до места взрыва. Учитывались эффекты ослабления тепловой радиации в результате поглощения и рассеяния лучистой энергии в атмосферном воздухе.
Основная энергия излучения при атомном взрыве приходится на излучение волны длиной 1- 0.5 микрон. Поглощение и рассеяние такого излучения в атмосферном воздухе составляет порядка 40% на расстоянии 64 км. Большое внимание уделялось методам ослабления теплового потока с помощью дымовых завес и водных туманов. Ослабление теплового излучения в этом случае достигало 10 - 17% на расстоянии 1 км. А это важно для уменьшения разрушений при ядерных нападениях.
Так закончилось участие отца в САП. Однако его исследования в этой области продолжались, но уже в «мирных целях» и с мирными источниками теплового излучения. Имеются в виду его работы по горению порохов и других конденсированных систем под действием светового излучения.
Наступил 1957 год. Пришло время, когда принципиальные научные вопросы создания ядерного оружия были практически решены. Работа продолжалась над усовершенствованием ядерного оружия, получением зарядов все более мощных и испытанием их в разных условиях. Взрывали теперь не только в Семипалатинске. Появились другие полигоны. Производились подземные взрывы. Работали и в Арктике. Был даже проект поворота северных рек на юг с помощью подземных ядерных взрывов.
На эту тему было много проектов и решений правительства СССР. Решения принимались, затем отменялись из-за сомнений в сохранении экологической безопасности. Затем снова принимались. Так в 1968 г. Постановлением Пленума ЦК КПСС дано поручение Госплану СССР, ГКНТ, Минводхозу СССР, Минсельхозу СССР, Минэнерго СССР, АН СССР и ВАСХНИЛ совместно с союзными республиками разработать перспективный план мелиорации земель, регулирования и перераспределения стока. Технико-экономический доклад по этому вопросу на период 1971—1975 гг. подготовлен институтом «Союзгипроводхоз».
Встал вопрос о техническом обеспечении такого масштабного строительства. Одним из предложений было использовать
ядерные взрывы для выполнения проекта поворота северных рек на юг. Но кончилось все неудачей. Об этом написал Дмитрий Воробьев в своей статье «Дебаты о проекте "поворота рек"» (журнал "Неприкосновенный запас", 2006, №2).
Написал он следующее: «Подготовка трасс каналов началась в европейской части России в 1958-1962 годы, а в Сибири в 1980-х. Но в обоих случаях работы были остановлены. Единственный раз подготовительные работы проводились в строгой секретности в 1970-х годах. Для того, чтобы прорыть канал на водоразделе Печоры и Камы длиной 65 километров, предполагалось взорвать до 250 ядерных зарядов. Для эксперимента был проведен только один взрыв (газета «Тайга», 23 марта 1971 года). В ходе испытаний в скважины были заложены три ядерных заряда мощностью 15 килотонн каждый (в сумме в два с лишним раза мощнее Хиросимы). Результат оказался неудачным - после взрыва вместо канала образовался водоем, заполненный радиоактивными водами. В 1976 году планировалось взорвать уже три 40-килотонных ядерных заряда. Были подготовлены скважины, но взрыв был отменен, так как существовала вероятность того, что радиоактивное облако уйдет с территории взрыва на большое расстояние».
Перейти к оглавлению
7. Рождение Института химической кинетики и горения СО АН СССР
В 1956-1957 годах ряд ученых выступили с инициативой создать в Сибири научный центр. Причин было несколько. В том числе и та, что научные учреждения, в основном, сконцентрированы в Москве и Ленинграде. В случае атомной войны СССР может вообще остаться без науки.
В 1957 году, еще до выхода постановления правительства о создании Сибирского отделения АН СССР, академики С.А. Христианович и М.А. Лаврентьев предложили Ковальскому переехать в Сибирь и возглавить там науку о горении.
Как потом мы узнали, отец, который был хорошо знаком с Христиановичем по работе в САП, сразу дал согласие на переезд. Не знаю, что вызвало такое решение. Думаю, что стремление работать на «мирные цели». А тут возникла новая грандиозная задача – «организовать науку в Сибири».
Нас же он вводил в курс дела постепенно. Сначала сообщил, что есть идея науку частично перевести в Сибирь. Потом рассказывал о Сибири, кстати, очень много интересного. Сообщил о создании Академгородка. Потом равнодушным голосом сообщил, что его приглашают туда переехать. И в результате мы все четверо хором стали его уговаривать согласиться на переезд. Он потом говорил, что «семья у меня легка на подъем», но, видимо, хотел подстраховаться. Как и всегда, проявил себя хорошим организатором.
Уже 18 мая Совет Министров СССР одобрил предложение о создании в Сибири мощного научного центра и постановил в целях усиления научных исследований в области физико-технических, естественных и экономических наук и быстрого развития производительных сил Сибири и Дальнего Востока организовать Сибирское отделение АН СССР.
Начиная с этого времени, опять начались поездки отца. Но теперь ненадолго. И после поездок рассказывал очень подробно о том, где был, как выбирали место для Академгородка, о реке Обь, которая раз в 10 шире Москвы-реки и т.д.
На фото: выбор места для Академгородка.
Первый слева – А.А. Трофимук, …, Ковальский А.А., …, Ю.А. Косыгин , Э.Э. Фотиади , В.Н. Сакс
4 июня 1957 года Оргкомитет СО АН одобрил предложение комиссии по выбору площадки по строительству научного городка в Новосибирске.
А 21 июня 1957 года, по предложению Н.Н. Семенова, Постановлением Президиума Академии наук СССР № 469 в Сибирском отделении АН СССР первым из химических создан Институт химической кинетики и горения СО АН СССР для проведения фундаментальных и прикладных научных исследований в области химической физики и смежных наук. В качестве директора института рекомендован д.х.н. А.А. Ковальский. И с этого дня началась работа уже и по организации ИХКиГ. Д.х.н. Козаченко Л.С. также дал свое согласие на переход в ИХКиГ СО АН СССР из ИХФ и переезд в Новосибирск.
На фото: А.А.Ковальский возле фундамента будущего института.
Частые поездки в Новосибирск. Довольно скоро выбрано место для института. Началась постоянная работа с проектировщиками. Быстро был готов проект здания ИХКиГ, по которому впоследствии были построены и несколько других институтов Академгородка. Началось проектирование и строительство лабораторного корпуса. Очень помог опыт участия в Атомном проекте. Организация ИХКиГ была четко продумана с самого начала.
8 августа 1957 года на период организации Сибирского отделения был создан Ученый совет в количестве 14 человек, обязанностью которого было заниматься всеми организационными вопросами до создания постоянных руководящих и хозяйственных органов Сибирского отделения. В число членов Ученого Совета вошли также А.А.Ковальский и Л.С.Козаченко.
Второго ноября 1957 г. состоялось специальное общее собрание АН СССР. Был обсужден и утвержден проект организации Сибирского отделения.
Директором ИХКиГ СО АН СССР избран д.х.н. А.А. Ковальский.
Примерно в это же время академик Н.Н. Семенов предложил одному из своих учеников д.х.н. В.В. Воеводскому, ученому, обладавшему ярким талантом, и которому в это время было 40 лет, также начать работу в ИХКиГ. В ИХФ Воеводский прославился тем, что в его лаборатории была «самая большая плотность экспериментальных установок». В лаборатории пришлось даже выстроить антресоли, чтобы значительно увеличить рабочую площадь. Для реализации своих идей в ИХФ ему явно стало тесно.
При организации Сибирского отделения полагалось, что решением одной из задач его создания должна стать быстрая реализация профессионального роста молодых ученых. Наступил организационный период в ИХКиГ. В связи с тем, что
решение о переводе ГПНТБ из Москвы в Новосибирск еще не было принято,
первоочередной задачей стало создание библиотечных фондов.
Поэтому первым сотрудником в ноябре 1957-го года, зачисленным в штат ИХКиГ, стала Маргарита Михайловна Власова - библиотекарь. Очень много библиотеке уделял внимание С.С. Хлевной, который вместе с В.В. Александровым (соратники Ковальского по Атомному проекту) стали его ближайшими помощниками. В марте 1958 года состоялось Общее собрание АН СССР, где В.В. Воеводский и А.А. Ковальский получили звание членов-корреспондентов.
Итак, ИХКиГ СО АН СССР создан. Определены основные научные направления института. На 1 января 1958 года приняты на работу 3 сотрудника: директор, заведующий лабораторией элементов парогазовых установок (ПГУ) и библиотекарь (на 0.5 ставки). Первыми в институте стали следующие лаборатории: горения конденсированных систем (зав. лаб. член-корр. АН СССР А.А. Ковальский); турбулентного горения (зав. лаб. д.х.н. Л.С. Козаченко); элементов парогазовых установок (зав. лаб. к.т.н. В.С. Фролов), научным руководителем которой являлся С.А. Христианович. Территориально лаборатории располагались в Москве – в ИХФ АН СССР и ЦАГИ.
В марте 1958 года заместителем директора по науке был назначен Л.С. Козаченко, который еще летом 1957 года включился в организационную работу в качестве члена первого организационного Ученого совета СО АН СССР.
И после назначения С.С. Хлевного ученым секретарем, институт в этом же году уже имел всех, предусмотренных Уставом АН СССР, руководителей.
Слева-направо: ученый секретарь м.н.с. С.С. Хлевной, заместитель директора по науке д.х.н. Л.С. Козаченко и директор ИХКиГ член-кор. АН СССР А.А. Ковальский.
Группа сотрудников ИХКиГ (зам. директора по научной части Л.С. Козаченко, зав. лаб. В.С. Фролов, старший инженер А.В. Роговский, м.н.с. С.С. Хлевной) с участием сотрудников ИХФ С.М. Куюмджи и И.И. Федорова разработала проектное задание на проектирование экспериментального корпуса ИХКиГ. В дальнейшем это задание вошло как часть в общее проектное задание для проектирования Института в целом, выпущенное под маркой ГИПРОНИИ АН СССР.
Всем немногочисленным еще сотрудникам ИХКиГ в первые годы существования института приходилось заниматься составлением заявок на приборы, на технологическое оборудование и материалы, на сантехнику, силовое электрооборудование, мебель, а также всем, что было необходимо для капитального строительства экспериментального и лабораторного корпусов. Была четко организована, потребовавшая больших усилий, работа по отправке оборудования института из Москвы в Новосибирск.
А я в это время работала в ИХФ в отделе Георгия Львовича Шнирмана в лаборатории А.И. Соколика. Занималась дипломным проектом. Когда в конце 3-го курса в МИФИ шло распределение на преддипломную практику, и нам предложили на выбор ИХФ и что-то еще, то у меня, естественно, сомнений не было. Мое знакомство с детства с ИХФ сыграло свою роль.
Я уже писала, что отдел Шнирмана организовали в самом начале существования САП для проектирования и изготовления приборов, необходимых для ядерных испытаний. Располагался он в так называемом шестом корпусе, выстроенном сразу после приказа о начале САП, напротив главного здания ИХФ через Воробьевское шоссе вместе с рядом других корпусов, выстроенных тогда же.
Работать в лаборатории оказалось очень интересно. Но угнетала суровая секретность. При входе нужно было сдавать все лишние предметы вплоть до маленьких женских сумочек. Никаких бумаг не имели права пронести в корпус и, тем более, вынести из него. Мы жили во дворе ИХФ, поэтому у меня проблем почти не было. Выходя из дома, в руках я держала пропуск и ничего больше. Вхожу в проходную, показываю пропуск. Молодой охранник берет его у меня из рук, смотрит на него, потом на меня, опять на пропуск. Только после этого официоза отдает его и интересуется, приду ли я вечером играть в волейбол. Сотрудники в лаборатории вели себя со студентами весьма сдержанно. Мы знали, что все приборы готовились для регистрации взрывов. Но я не помню, чтобы кто-нибудь из взрослых коллег произносил слово «ядерные». Временами с готовыми приборами уезжали, как говорили «на полевые испытания». Приезжали обычно довольные, но ничего не рассказывали.
Однажды с этой секретностью у меня случилась крупная неприятность. Я как всегда вернулась с работы, в руках только пропуск, который положила на свой стол. И пропуск исчез. Утром я не смогла пойти на работу. Обыскали все возможные места. Пропуска нет. 3 дня в институт я не ходила. Потом пошла и рассказала, что пропуск я потеряла. Отнеслись к этому очень серьезно. Во-первых, мне сказали сразу, что если пропуск не найдется, то о защите дипломной работы мне придется забыть. Во-вторых, приходили к нам домой и всех расспрашивали, кто к нам заходил хоть ненадолго в эти 3 дня. Что оказалось весьма неприятным. Дома мне верили, что я не потеряла пропуск по дороге домой. Но куда же он делся? На четвертый день я полезла на верхнюю полку стеллажа за книгой и вижу – там лежит мой пропуск, сильно погрызенный. Все стало ясно. У нас всегда жил кто-нибудь из зверюшек. В то время - маленькая белочка, любимица всей семьи.
На фото: Александр Алексеевич с белочкой на плече
Иногда случались и комичные случаи с секретностью. Когда я работала уже в ИТПМ, меня и еще одного сотрудника отправили в командировку в Москву в один из НИИ. Адрес не дали, но объяснили, до какой остановки нужно доехать, потом немного пройти и там будет длинный забор, где проходная. Мы договорились встретиться около проходной, т.к. некоторые бумаги у нас были общие. Я приехала на указанную установку, прошла дальше, но длинного забора не нашла. Как быть? Навстречу шел мальчик лет 12-ти. Спросила у него, где такой-то НИИ. Он сразу мне ответил. И добавил: "Там мой папка работает, они ракеты делают, а вон там из ворот их вывозят". Прождала моего товарища в проходной часа три. Наконец, появился. Он тоже не нашел проходную и спросил у милиционера. Тот предложил проводить, но привел в отделение. Там долго выясняли, кто такой и почему ищет НИИ. Бумаги были в порядке. Довели до проходной, проверили заодно документы и у меня.
Дипломная работа у меня была на тему «Шестиканальное регистрирующее устройство к пьезоэлектрическому измерителю давления».
Прибор даже прошел полевые испытания на полигоне «Капустин яр», но без меня. Как раз перед этим допускать студентов на полигон запретили. Почти все сотрудники лаборатории уехали на испытания, захватив и мой прибор. У меня оказалось свободным почти полгода. До защиты оставалось несколько месяцев, и я с большой пользой для себя поработала в лаборатории С.М. Когарко. Там была небольшая ударная труба, где такие же дипломники, как я, исследовали с использованием пьезодатчиков возможность воспламенения с помощью ударной волны. Я много получила там, в смысле овладения экспериментальной техникой, что очень пригодилось мне на будущей работе.
Вернувшиеся с полигона сотрудники лаборатории привезли мне отзыв о приборе, где сообщалось, что прибор успешно прошел полевые испытания. Но с результатами не ознакомили. Защита диплома проходила в МИФИ. Я могла защищаться либо в ИХФ, либо в МИФИ по выбору. Естественно предпочла МИФИ. Правда, пришлось из текста дипломной работы убрать две формулы. Сейчас такие формулы можно найти в учебниках. Когда я пришла на защиту и мне сказали, что председатель комиссии - П. Черенков (автор эффекта Черенкова, известного нам еще в школе), то появилось ощущение нереальности происходящего. Я считала его давно умершим классиком физики. Но в моем дипломе об окончании МИФИ стоит его подпись.
В МИФИ учились почти 6 лет. В феврале шестого курса защищали дипломную работу и получали распределение. Отработать по распределению обязаны были не меньше трех лет. Заявок было гораздо больше, чем выпускников. В основном из Средмаша. Но при организации Сибирского отделения вышло постановление правительства о праве СО АН СССР на первоочередной отбор выпускников из любых вузов. Перед распределением я поговорила с академиком С.А. Христиановичем. Его устроило МИФИ, потом ИХФ и лаборатория Соколика. И на меня написали заявку. Так я и оказалась в ИТПМ СО АН СССР. Фамилии своей я Христиановичу не сказала, за что меня потом ругали в отделе кадров, поскольку существовало еще одно постановление – обеспечивать работой членов семьи ученого при переезде в Новосибирск. Но в семье у нас было не принято использовать фамилию отца для достижения какой-либо цели.
Окончила МИФИ в феврале 1958 года, зачислили меня на работу в ИТПМ СО АН, где кроме меня было всего несколько сотрудников. Ехать пока было некуда. Занимались составлением каталога зарубежных приборов, которые имело смысл заказать за рубежом. СО АН выделили какие-то средства на закупку зарубежных приборов. Христианович меня отправил в Институт машиноведения АН СССР на временную работу. Тогда еще планировалось создать отдел прочности в ИТПМ, но потом планы изменились. Я же занималась проектированием и налаживанием машины для усталостного испытания пластмасс. И там я поняла, как много мне дала учеба в МИФИ. Кроме капитальных знаний по физике и математике мы получили очень много и инженерных знаний. За полгода машинка была сделана. Получился настольный вариант. Уговаривали даже в ИМ остаться. Но меня ждала работа в Сибири.
В январе 1959 года я первая из семьи переехала в Новосибирск. Впечатление от Новосибирска - мороз и запах горелого угля. В Новосибирске тогда еще не было центрального отопления, в каждом доме - своя котельная. И даже в только что выстроенном четырехэтажном доме на улице Державина была отдельная котельная. Дом передали СО АН. Там институты селили временно своих сотрудников до появления возможности жить в Городке. Семьи селили по квартирам, для остальных было что-то типа общежития. Я же жила в двухкомнатной квартире, которая числилась за ИХКиГ. Туда приезжал часто отец, иногда со своими сотрудниками. Рабочего места у ИХКиГ пока не было. А сотрудники ИТПМ имели рабочее место в СибНИА, где я и начала свою трудовую деятельность.
В апреле 1959 года отец приехал вместе с В.В. Воеводским. С ним - еще кто-то из его сотрудников. У Владислава Владиславовича это был первый приезд в Новосибирск. На следующее утро гости отправились в Академгородок, а мне был строгий наказ приготовить к их приезду обед. Ну, конечно, я взялась готовить пельмени. Это сейчас во всех магазинах пельмени продают. А тогда их готовили дома, по разным рецептам, у каждой хозяйки свои секреты. Рынок рядом, сходила, купила мясо. Пришла домой, а мясорубка оказалась сломанной. Побегала по соседям. Как назло, ни у кого нет. Начала вручную резать мясо на мелкие кусочки. Самым результативным инструментом оказалась опасная бритва. Провозилась долго. Но к приезду гостей пельмени были готовы. Приехали все довольные. Владиславу Владиславовичу Городок явно понравился. За столом с удовольствием обсуждались планы работы.
С 1 июня 1959 года член-корреспондент АН СССР В.В. Воеводский по постановлению Президиума СО АН СССР был назначен заведующим лабораторией механизмов цепных и радикальных реакций. Первыми сотрудниками лаборатории стали семь младших научных сотрудников: Ю.Н. Молин, Ю.Д. Цветков, Н.Н. Бубнов, М.И. Маркин, А.И. Бурштейн, Ю.И. Храмцов, Ю.И. Наберухин. Так было положено начало созданию Сибирской научной школы В.В. Воеводского. Впоследствии большинство ее сотрудников стали известными учеными.
1959 год стал переломным. Осенью был сдан первый институт Академгородка – Институт гидродинамики. А еще в мае сдали первые жилые дома – трехэтажные, напротив ИГ. Нас, сотрудников ИТПМ, переселили в Городок – в две квартиры-общежития. Но работать мы продолжали в СибНИА, куда каждое утро нас возили на крытом грузовике.
В Институте гидродинамики ИХКиГ получил 3 комнаты - 90 кв.м. Это было первое производственное помещение института. Кроме того ИХКиГ выделили 4 квартиры и места в общежитии в первых сданных трехэтажных домах. И в августе этого же года появились первые новоселы ИХКиГ – сотрудники лаборатории ПГУ. Остальные лаборатории оставались пока в Москве. Их сотрудники переезжали только при наличии жилья.
У Ковальского очень много времени и сил занимали организационные вопросы, в которые он глубоко вникал. Но ему удавалось вести и активную научную деятельность. Его работы часто являлись продолжением исследований ядерной тематики, но уже в мирном аспекте. В том числе задачи, связанные с воспламенением различных материалов от мощного светового излучения. Так, в ИХКиГ СО АН СССР были начаты исследования по разработке, предложенной чл. - корр. АН СССР Ковальским А.А. тепловой теории горения нитроглицериновых порохов, основанной на положении об определяющей роли твердофазных реакций в процессе воспламенения и горения порохов (Фундаментальные исследования. Химические науки. Новосибирск: Наука, 1977, с. 40-47).
Работы же по аэрозольной тематике не являлись прямым продолжением ядерных проблем. Но начаты они были в связи с задачами, касающимися попыток защититься от светового излучения при взрыве атомной бомбы с помощью дымовых завес или туманов.
Версия же моего отца о возникновении интереса к аэрозолям следующая. Возможно, это частично шутка. Дело в том, что летом 1959 года моя мама с младшей моей сестрой приехали в Академгородок. Жить было пока негде. Но отец снял комнату в поселке Кирова. И они там жили все лето. Мы с другой моей сестрой жили в Городке, так как уже имели жилье от ИТПМ, как сотрудники. Маме и Наташе очень все нравилось. Пляж уже почти намыли. У хозяйки хорошая корова. В лесу полно грибов. И вся семья вместе. Единственно, что угнетало – полчища комаров. Для того, чтобы от них как-то избавиться, жгли костер. Старались получать больше дыма. И, как говорил потом отец, первоначально ему пришла в голову идея использовать дымовую завесу в качестве защиты от комаров. Наверно это все-таки была шутка.
В 1960 году летом вся семья окончательно перебралась в Городок.
И уже в октябре 1960 года по приглашению директора ИХКиГ члена-корреспондента А.А. Ковальского в Новосибирск в командировку приехал заведующий опытно-конструкторским отделом Центрального научно-исследовательского дезинфекционного института (ЦНИДИ) Министерства здравоохранения СССР Сергей Иванович Новиков, специалист по дымовым завесам. Он еще в 1944 году получил Государственную премию за разработку спецтехники для постановки дымовых завес. А в годы испытаний атомных зарядов участвовал в организации постановки завес для защиты от тепловых излучений атомного взрыва. Там он и познакомился с А.А. Ковальским.
Уже 15 ноября 1960 года С.И Новиков - создатель мощных аэрозольных генераторов (МАГ), которые можно было использовать для борьбы с вредными насекомыми, переехал в Новосибирск и был принят на работу начальником КБ ИХКиГ СО АН СССР. Это и положило начало развитию аэрозольной тематики в ИХКиГ в Новосибирске.
Интересно, что обычно какая-нибудь новая тематика в Институте начиналась с лабораторных опытов, конструирования или использования известных лабораторных приборов, модельных опытов, т.е. с постепенного усложнения подходов и перехода от модельных экспериментов к сложным, отвечающим реальным условиям.
В атомном проекте все было не так. Сразу была сконструирована и изготовлена атомная бомба. Произведен однократный взрыв. Никто заранее не знал результатов. Поэтому-то и многочисленные приборы конструировали таким образом, чтобы можно было получить информацию о параметрах, область изменения которых неизвестна. Во всех, подготовленных к работе на полигоне приборах, существовала возможность измерять необходимую величину с разбросом на много порядков. Заслугой создателей приборов и организации измерений стало получение огромного количества сведений обо всех процессах за один взрыв.
Примерно такая же схема выбрана А.А. Ковальским для начальной стадии работ по применению аэрозольного облака для борьбы с вредными насекомыми. Решено было организовать летом экспедицию с целью получения максимума результатов, максимально подробных сведений по всем необходимым вопросам. Так, чтобы стало ясно, куда двигаться дальше.
В январе 1961 года Президиум СО АН СССР принял решение об организации комплексной экспедиции по применению новых технических средств по борьбе с гнусом и вредителями сельского хозяйства. Работа экспедиции предполагалась в Михайловском районе Новосибирской области, где по официальным данным 53% площади занимают непроходимые болота. Так что комаров там присутствовало более чем достаточно.
И уже 6 февраля начальник КБ С.И. Новиков поехал в Москву и Тамбов для согласования и уточнения методик химического и биологического контроля, снятия физических характеристик аэрозолей, а также для получения спецприборов, спецтехники и химикатов. С.И. Новикову это было сделать возможно из-за его многолетней работы над оборонной тематикой и сохранившихся связей с военными.
Поездка прошла успешно. В результате, с 30 мая по 10 августа 1961 года состоялась первая комплексная экспедиция в Михайловский район Новосибирской области. Состав экспедиции насчитывал более 100 человек. ИХКиГ обратился к нескольким институтам СО АН СССР с просьбой выделить сотрудников для участия в этой экспедиции. В результате, в работе приняли участие практически все необходимые специалисты: химики, физики, биологи, техники. Фактически это был первый интеграционный проект в Сибирском отделении. В экспедиции участвовали сотрудники институтов СО АН СССР: ИХКиГ - техническое обеспечение, ИОХ - исследование химического состава аэрозолей, ИТПМ - физические параметры аэрозолей и условия распространения аэрозольного облака в зависимости от метеоусловий, Биологический институт - организация биоконтроля, определение эффективности обработки больших площадей и влияния такой обработки на многие виды насекомых. Были также ветеринарные врачи, сотрудники Новосибирского сельскохозяйственного института и биологи из Москвы.
Начальником экспедиции стал Н.А. Виолович (Биологический институт). Участники экспедиции ИХКиГ – зам. начальника экспедиции по технической части С.И. Новиков, начальник отряда инженерно-технической группы Н.Н. Жирнова, начальник отряда материально-технической части Ж.Н. Загуляев, техники и шоферы.
В августе этого же года создается Научный совет по аэрозолям при химическом отделении АН СССР, что явилось признанием важности и перспективности аэрозольной тематики в академическом институте.
Я работала тогда в ИТПМ. Из Института в экспедицию была делегирована группа физиков – шесть человек (практически все, имеющиеся в наличии), в том числе и я. Из ИНХ организовали группу химиков. Михайловский район, видимо, выбрали из-за того, что 53% площади занимали непроходимые болота. А, как шутили в экспедиции, остальная площадь - тоже болота, но проходимые. Таким образом, гнуса и комаров там хватало. Быстро стало понятно, что днем струя, выпущенная МАГом, поднимается вертикально вверх, а ночью стелется по земле. Этот очевидный факт необходимо было зафиксировать протокольно. После ожидаемых отрицательных результатов в дневное время все опытные запуски перенесли на ночь.
Экспедиция была организована замечательно. Сказался опыт работы Новикова и Ковальского на больших испытаниях в Атомном проекте. Экспедиция - более 100 человек. Из разных организаций, разных специальностей и соответственно с разными заданиями. Группа из физиков, химиков и техников поселилась в палатках на высоком, хорошо продуваемом берегу реки. Недалеко от деревни, где нам выделили небольшое здание для обработки результатов экспериментов. В этой же деревне жил начальник экспедиции биолог Виолович. Остальные биологи жили в 15 км от нас.
Днем готовили раствор для МАГа – ядовитое вещество растворялось в солярке. Затем МАГ заряжался. Небольшие остатки раствора сливались в подготовленную яму. Однажды гуси из деревни пощипали траву около этой ямы. И несколько гусей погибли. Жители деревни «объявили нам войну». Выручил тоже член экспедиции - врач Эмиль Бердыевич Кербабаев. Он вызвался определить от чего дохли гуси. У трех гусей при вскрытии обнаружились глисты. Продемонстрировал их жителям деревни. И мир был восстановлен. Однако с тех пор ядовитый раствор уже в яму не сливался. Одновременно в Академгородке шла отработка методики борьбы с кровососущими насекомыми с помощью армейской техники ТДА.
Рабочие сутки начинались с вечерних посиделок у костра. Затем часов в 11 вечера в машины погружались физики и химики со своими приборами. Нас долго везли и где-то выгружали. Устанавливали приборы и ждали. Комаров было столько, что стоял гул. Немного спасали плащи из брезента. Но костры мы не имели права зажигать и даже не могли пользоваться репеллентами. Чтобы не испортить «чистоту эксперимента». Иногда приходилось ждать несколько часов в зависимости от маршрута МАГа. Потом появлялся слабый запах солярки и …тишина. Комары исчезали. Возвращались в лагерь под утро. Одна из деревенских женщин кормила нас завтраком. Ложились спать. Но в 9 утра появлялся хорошо выспавшийся Виолович. И громогласно объявлял, что необходимо соблюдать режим. Ему помогала будить нас довольно гнусная собачонка своим громким лаем. И начинался трудовой день. Сидели за микроскопом и считали капли разного размера из так называемого ступенчатого фильтра. Аппаратура, как у физиков, так и у химиков была довольно примитивная. Но для анализа дымовых завес при ядерных испытаниях вполне достаточная. Впоследствии в ИХКГ были разработаны современные приборы.
Однажды шел очень тяжелый рабочий день, вернее ночь. Измеряли параметры завесы на расстоянии 20 км от маршрута МАГа. Измученные, явились часов в 7 утра и без завтрака легли спать. Но, о чудо, Виолович не появился! Оказалось, что Нина Николаевна Жирнова стала нашим спасителем. Видя, как все намучились, она нашла хороший кол и приперла им дверь в доме Виоловича. Шуму было, как нам рассказывали, много. Потребовалось полдня для разборки. Виновных так и не обнаружили. А мы - спали!
В июле к нам приехал зам. директора ИХКиГ Леонид Сергеевич Козаченко. Как он сказал, с целью ознакомления с ходом работ. Сразу забраковал расположение наших палаток. Было сказано, что жить надо вблизи работы. Перевез нас в лес. На поляне – палатки. И тучи комаров!!! Воду привозили в канистрах. Еду привозили. А мы там жили безвыездно. Запуски по его распоряжению начали проводить сначала. Т.е. днем. Было сказано, что испытать нужно все варианты. Демонстрация протоколов запусков днем не произвела впечатления. Часть биологов также переместили в лес. Народ затосковал. Стали придумывать выход из положения. Кто-то вспомнил, что Леонид Сергеевич панически боится клещей. В Михайловском районе в то время вообще клещей не было. Биологи привезли их в пробирках, чтобы проверить эффективность аэрозолей на клещах. И вот вечером горит костер, светло. Все с интересом наблюдают, что будет. Девушка-биолог стоит на освещенном месте рядом с Леонидом Сергеевичем, что-то ему говорит. Потом замолкает, пристально смотрит ему на плечо и восклицает: «Леонид Сергеевич! А что это у Вас такое?». И быстро сажает и тут же снимает с плеча Козаченко клеща (из пробирки). «Ах, у Вас клещ! Где же Вы его подцепили?».
Эффект был поразительный. Рано утром мы имели записку с инструкциями. А Леонид Сергеевич улетел в Новосибирск. Работа продолжалась.
В середине августа вернулись в городок, написали отчет, получили благодарность от дирекции ИХКиГ за хорошие результаты работы и занялись своими делами.
Такая организация первой массовой экспедиции себя оправдала. Были получены следующие результаты: оценки влияния метеоусловий и выбора времени запуска, а также действия аэрозоля на многие виды насекомых. Некоторые были привезены биологами. Например, клещи, которых в то время на территории района не было. Химический состав аэрозолей в зависимости от расстояния до МАГа. Максимальное расстояние распространения облака при сохранении эффективности. И т.д. Благодаря большому численному составу экспедиции по результатам можно было судить о взаимодействии разных явлений, которые исследовались одновременно и в одних и тех же условиях.
То есть азы аэрозольной тематики были пройдены. Получены данные, которые позволили эффективно продолжать работу.
5 июня 1961 года на работу после окончания МФТИ зачислили К.П. Куценогого, который сразу подключился к работе в аэрозольной группе и занимался аэрозольной тематикой всю свою жизнь. И уже 29 августа 1961 года состоялась экспедиция совместно с Институтом леса (Красноярск) с конкретной целью: исследование возможности тушения лесных пожаров с помощью аэрозольного облака. Участники (кроме техников и водителей) - К.П. Куценогий (ИХКиГ) и А.Ю. Керкис (лаборант из ИТПМ).
Следующая комплексная экспедиция состоялась в 1962 году. И если в первой экспедиции физико-химические измерения производили сотрудники разных институтов СО АН, то теперь возможности и людские резервы ИХКиГ позволили это делать своими силами. Всю работу по исследованию параметров аэрозольного облака в этой и всех следующих экспедициях взял на себя Константин Петрович Куценогий в роли начальника отряда физиков.
На фото: аэрозольный генератор в действии
Кроме начала работ по аэрозольной тематике, начала бурного ее развития, в 1961 году произошло еще одно очень важное, по оценке моего отца, для Института событие. Лаборатория В.В. Воеводского в полном составе перебралась в Новосибирский Академгородок. Теперь, наконец, все сотрудники Института собрались вместе. На вокзале их встретил директор, привез к себе домой. Там ждали пельмени, приготовленные моей мамой, и ключи от квартир. Правда, праздник был не полный. С производственными помещениями еще было плохо. И в приказе, выпущенном в связи с приездом лаборатории, было написано: «Сотрудникам лаборатории Механизмов цепных и радикальных реакций, прибывших в Новосибирск, с 12 января приступить к работе. До получения производственных площадей сотрудникам лаборатории под руководством В.В. Воеводского работать на квартире». В таком же положении находились и сотрудники, приехавшие раньше. Часть их имела рабочие места в ИГ, а остальные работали дома.
Но уже в конце марта ИХКиГ получил рабочую площадь в сданном в эксплуатацию Институте геологии и геофизики СО АН СССР. Наконец, были созданы более-менее нормальные условия для работы, и даже удалось найти место для библиотеки и распаковать ящики, в которых аккуратнейшим образом все было сложено, благодаря усилиям Маргариты Михайловны Власовой и Сергея Сергеевича Хлевного.
В этом же году из Иркутска переехала лаборатория химических сопряженных систем под руководством к.х.н. И.Л. Котляревского. Инициатором такого перехода стал В.В. Воеводский, который активно включился в жизнь не только института, но и Городка.
В 1962 году к пятилетию создания институт получил подарок – собственное здание. Правда, воспользоваться для начала удалось только частью здания, т.к. довольно много площадей было отдано другим институтам, у которых здания еще не были достроены.
На фото: подарок – собственное здание
Этот год был ознаменован еще одним событием. В январе А.И. Бурштейн защитил кандидатскую диссертацию. Это была первая защита диссертации сотрудником ИХКиГ. И это было только начало. Институт стал заметно расти в научном плане. Чуть позже в этом же году защитились: Ю.Н. Молин, Ю.Д. Цветков, Н.Н. Бубнов – ученики В.В. Воеводского и А.С. Занина, ученица И.Л. Котляревского. Защиты стали следовать одна за другой.
Член-корреспондент АН СССР В.В. Воеводский по решению бюро Президиума назначен заместителем директора ИХКиГ по научной части, сменив на этом посту д.т.н. Козаченко.
Закончился 1962 год еще одним замечательным событием. Государственная комиссия после весьма дотошной проверки приняла в эксплуатацию Сибирский Научный Центр.
Со времени принятого решения о создании Сибирского Отделения АН СССР прошло всего 5 лет. И около Новосибирска вырос город ученых.
В Институте продолжались работы по аэрозольной тематике. Так уже в 1965 году были закончены Государственные испытания сконструированного и изготовленного в ИХКиГ на основе исследований в области горения, испарения и конденсации мощного аэрозольного генератора (МАГ). Это был результат слаженной работы ученых (сотрудников Аэрозольной группы в лаборатории горения дисперсных систем), сотрудников КБ и мастерских.
В основу МАГа положен авиационный двигатель ВК-1, выработавший свой ресурс в воздухе. На земле ресурс такого списанного двигателя составляет 600 тысяч часов. На МАГ получено авторское свидетельство № 167401.
Всего за время испытаний МАГа обработан миллион га.
МАГ показал высокую производительность, малый удельный расход ядохимикатов на единицу площади, малую стоимость обработки и высокую эффективность по сравнению с самолетной обработкой, а именно:
производительность 7200 га/час (самолетная обработка 100 га/час); расход ядохимикатов 1,8 л/га (самолетная обработка 13-20 л/га);
полная стоимость обработки в ценах 1965 года 24 коп./га (самолетная обработка 2,90-3,5 руб./га); гибель вредителей порядка 92%.
Было выявлено влияние размеров аэрозольных частиц на вероятность поглощения их телом насекомого. Т.е. для достижения наибольшего эффекта гибели насекомого. Средний размер частиц 1-1,5 микрон. При таких размерах наблюдалась малая осаждаемость аэрозолей на поверхности растений.
Годы шли. У моего отца стало портиться здоровье. Все-таки сильнейшее ртутное отравление и 10 лет работы с радиационным излучением, когда еще мало обращали внимание на защиту людей, даром не прошли. Но он был совершенно спокоен. Он считал, что передает Институт в надежные руки – В.В. Воеводскому, который уже получил звание академика. Аэрозольная тематика успешно развивалась, также как и работа по горению. Подрастали ученики. И казалось, что все стабильно и надежно. Но в феврале 1967 года скоропостижно скончался от сердечного приступа В.В. Воеводский. Ему как раз в этот год должно было исполниться 50 лет. Это было страшное горе для его учеников, соратников, студентов.
Для сохранения памяти о выдающемся ученом, талантливом педагоге и просто замечательном человеке в Академгородке назвали его именем улицу, на которой он жил так недолго, повесили памятные доски на стенах ИХКиГ и НГУ, которым он отдавал много сил. И впоследствии присвоили его имя ИХКиГ. По решению Президиума АН СССР похоронили Владислава Владиславовича в Москве на Новодевичьем кладбище.
М.А. Лаврентьев рекомендовал Ковальскому взять одного из членов-корреспондентов заместителем по науке. Но отец никогда не делал ничего, пока хорошо не продумает результаты своего решения. С рекомендованным ему членом-корреспондентом он проговорил три часа. Резюме – уровень не выше заведующего лабораторией и очень далек от тематики школы В.В.Воеводского. И Лаврентьеву в его просьбе было отказано.
И.о. заместителя директора по науке назначили заведующего лабораторией кинетики химических реакций в твердых телах, д.х.н. В.В. Болдырева, который согласился только временно занимать эту должность. И.о. заведующего лабораторией механизмы цепных и радикальных реакций был назначен с.н.с. к.х.н. Ю.Н. Молин.
К 10-летию СО АН СССР вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении сотрудников Сибирского отделения Академии наук СССР и строителей Новосибирского научного центра за создание Новосибирского научного центра Академии наук СССР и достигнутые успехи в развитии науки. Организатор и первый директор ИХКиГ член-корреспондент АН СССР А.А. Ковальский был награжден орденом Ленина.
Согласно этого же Указа были награждены сотрудники института: с.н.с. к.х.н. Ю.Д. Цветков - орденом "Знак Почета", главный конструктор В.М. Сахаров, заведующий лабораторией к.т.н. А.Г. Семенов и с.н.с. к.ф.-м.н. С.С. Хлевной - медалями "За трудовую доблесть".
Перед моим отцом встал вопрос о сохранении не только памяти о В.В. Воеводском, но и о дальнейшем развитии его научной школы. Оставалась только лаборатория, с его талантливыми быстро растущими учениками, пока только кандидатами наук, но еще не было ни одного доктора наук и не было руководителя.
После долгих раздумий и взвешивания всех возможных результатов было принято следующее решение: в связи с тем, что в начальных планах по созданию Института было создание отдела под руководством В.В. Воеводского, претворить это решение в жизнь. Заведующим лабораторией механизмов цепных и радикальных реакций оставить с.н.с. к.х.н. Ю.Н. Молина. Выделить из этой лаборатории часть сотрудников и создать лабораторию химии и физики свободных радикалов под руководством к.х.н. Ю.Д. Цветкова, а также выделить часть сотрудников для создания теоретической группы при дирекции под руководством к.х.н. А.И. Бурштейна.
Родословная ИХКиГ на 1968 год
19 июня 1969 года Ю.Д. Цветков постановлением АН СССР № 69 утвержден в должности заместителя директора ИХКиГ.
Здоровье у отца все ухудшалось. И в 1970 году он решил покинуть пост директора. Тогда еще директоров не выбирали, а назначали. Опять же долгие раздумья. В сложившихся обстоятельствах он предлагает Ю.Н. Молину занять этот пост. Юрий Николаевич долго не соглашался. Наконец, месяца через три, они договорились. Молин в 1970 году защитил докторскую диссертацию. Так что формальным требованиям соответствовал. И был Президиумом назначен на этот пост. Он часто приходил к Ковальскому за советом. Как он говорил – учиться быть директором.
Таким образом, две высшие должности в ИХКиГ были заняты представителями школы академика В.В.Воеводского, что надежно обеспечивало дальнейшее развитие этой школы.
Выпуск газеты «За науку в Сибири» от 8 апреля 1970 года за номером 15 (444) был целиком посвящен ИХКиГ. В этом номере А.А. Ковальский писал, что при создании ИХКиГ соблюдались следующие принципы: «Всякое явление, чем шире и глубже оно охватывается, становится многостороннее и сложнее, поэтому для глубокого его понимания и правильного использования необходима дружная работа коллектива, состоящего из представителей разных областей знаний. Залогом успеха служит тесное сотрудничество физиков, химиков и биологов, теоретиков и экспериментаторов, инженеров и конструкторов, успешно и плодотворно работающих над общей проблемой».
Именно так же, как и весь Институт, формировалась аэрозольная группа. 30 сентября 1970 года вышел приказ за подписью директора ИХКиГ СО АН СССР члена-корреспондента А.А. Ковальского: на основе аэрозольной группы и лаборатории горения конденсированных систем (ГКС) организовать лабораторию дисперсных систем (ДС). Исполняющим обязанности заведующего лабораторией назначить с.н.с. К.П. Куценогого. И 1 декабря 1970 года с.н.с. К.П. Куценогий был избран по конкурсу на эту должность. А сам он вышел на пенсию и остался научным консультантом в лаборатории дисперсных систем. На душе его было спокойно, Институт он от катаклизмов защитил.
Несмотря на проблемы со здоровьем отец продолжал заниматься научными исследованиями. В области аэрозольной тематики под его руководством были проведены исследования льдообразующей активности веществ в мелкодисперсном состоянии. Получены данные по влиянию размера аэрозольных частиц на их эффективность в качестве зародышей кристаллов льда. Что было успешно использовано при создании отечественных средств борьбы с градовыми облаками. Фактически это было началом исследований свойств наночастиц.
В 76 году отцу исполнилось 70 лет. Отметили в Институте.
А.А.Ковальский в день своего 70-летия в родном институте (1976 год).
Слева - направо: В.П. Мамаев, Д.Г. Кнорре, А.А. Ковальский, Д.К. Беляев, З.Д. Ковальская
Приходил домой с поздравлениями и букетом цветов Гурий Иванович Марчук - председатель Президиума Сибирского отделения Академии наук СССР. Когда он открывал бутылку шампанского, то сильная струя шампанского попала на пол. Он долго смеялся: «Ну вот, теперь в Городке будут говорить, что академики шампанским пол моют!»
Председатель Президиума Сибирского отделения Академии наук СССР Г.И. Марчук (1975-1980) вручает цветы юбиляру.
Очень теплые телеграммы пришли от Н.Н. Семенова, В.И. Гольданского и многих других. К сожалению, прожил он после этого недолго. И в 1978 году умер.
Среди своих друзей – первых директоров институтов СО АН СССР, вложивших очень много сил в развитие Академгородка и его уникальных институтов, – он ушел из жизни, по-моему, первый.
Прощались с ним в Доме Ученых в спортзале. Пришло много сотрудников из других институтов. Отзывались о нем с большой теплотой.
Сейчас ИХКГ СО РАН – один из самых уважаемых институтов Академгородка. И 15 мая 2012 года ему было присвоено имя академика В.В Воеводского, который одним из первых в СССР осознал всю важность применения радиоспектроскопических методов, в частности метода электронного парамагнитного резонанса и ядерного резонанса в химических исследованиях. Эти исследования привели к созданию советской школы химической радиоспектроскопии, завоевавшей мировое признание.
Вот, пожалуй, и все, что я могу рассказать о своем отце. События в его жизни были как весьма значительные, так и вроде бы небольшие. Но понять человека можно не только по значительным событиям. Всякие жизненные ситуации и реакция на них человека говорят о многом. Будь это семейные мелочи, научные открытия, реакция на жизненные ситуации, большие события в истории страны – во всем этом проявляется сущность человека, его характер, его взгляды на жизнь. Мой отец прожил достойную жизнь. Всегда был самим собой. Никогда не шел на компромиссы со своими убеждениями. Всегда старался понять людей и сделать так, чтобы им было легче жить.
В ИХКГ СО РАН к 110-летию со дня рождения А.А.Ковальского была организована научная конференция.
Огромная моя благодарность дирекции и всем сотрудникам института за организацию конференции, за память о моем отце. Спасибо Н.Б. Кузнецовой - «хозяйке сайта ИХКГ СО РАН» за большую работу по размещению воспоминаний на сайте, за внимание и терпение.
И особенно большое спасибо моему редактору Инне Петровне Цветковой за неформальный подход и за огромную помощь при написании воспоминаний.
И, наконец, моя благодарность академику Ю.Д. Цветкову за его доброжелательные советы.
Г.А.Ковальская
Перейти к оглавлению
| Оглавление |
